Приведенное стихотворение настолько сложно по своему содержанию, что требует обстоятельных объяснений, тем более, что даже японская толковательная литература далеко не единодушна в раскрытии истинного его смысла, особенно в отношении отдельных слов. Прежде всего необходимо иметь в виду, что в ту эпоху, когда текстильная техника носила еще вполне кустарный характер, окраска тканей и наведение узоров на них производились ручным способом и довольно примитивным: на гладкий камень накладывались различные травы и цветы, поверх их расстилался холст, который имели в виду окрасить, а затем по нем проводили гладким камешком, так сказать, натирая его. Сок находящихся под холстом растений впитывался при этом материей, и на ней выступали и окраска, и узоры. Так и была изготовлена та ткань, из которой была сшита одежда кавалера. При этом эта ткань носила специальное название: "ткань Синобу", что может означать как и то, что узоры и окраска ее были наведены посредством особой травы, именуемой Синобу, так и то, что такие именно ткани выделывались в местности Синобу, поставлявшей их в виде дани императорскому двору. Особенностью же этих тканей было то, что они отличались чрезвычайно путаным узором, прихотливыми переливами оттенков - в целом лиловатого цвета. Это последнее обстоятельство дает возможность автору поставить в связь два образа стихотворения - свою одежду лиловатого цвета и упоминаемые фиалки. В результате получается следующий смысл: "О ты, моя одежда,- лиловая с узорами; свой цвет ты несомненно получила вот от этих фиалок, растущих на равнине Касуга. И хотя узор твой и от них идет, но в своей спутанности и смятенности он таков же, как и у ткани Синобу". Это первый смысл, переданный и в переводе. Но необходимо помнить, что образ "молодых фиалок" с равнины Касуга есть не что иное, как иносказательное обозначение "двух молодых девушек, живущих в Касуга", в то время как слово "Синобу" означает и понятие "любовного томления", томительной страсти. Отсюда новый смысл стихотворения: "Мое платье не знает пределов смятенности своих узоров и цветов,- хоть и окрашено оно фиалками с равнины Касуга, а может быть даже именно поэтому. Так и сердце мое не знает пределов любовному томлению, вызванному все теми же фиалками с равнины Касуга, т. е. вами, молодые девушки".

Включено в Синкокинсю, 994

Весенний дождь — унылый и долгий; так же тянутся и так же нерадостны и мысли кавалера о любви к нему дамы.

Для понимания этого эпизода необходимо иметь в виду два обстоятельства: связь между образом "пучок морской травы" и образом стихотворения основана на игре слов: "морская трава" и "подстилка" звучат по-японски одинаково; во-вторых, упоминание о рукавах, как о таких подстилках, объясняется обычаем тех времен: в часы любовного ложа, сняв одежды, подстилать их под себя.
Танка также помещена в Ямато-моногатари, 161

Включено в Кокинсю, 632

"Сердца тайны её" — т. е. дамы, выступающей в стихотворении в образе "Горы Любовных мечтаний".

Кавалер хочет этими стихами отвести от себя упрек в "ненадежности", сделанный ему только что другом, и перенести его на этого последнего: "Сегодня ты еще меня встречаешь с дружеской любовью, но завтра: как эти вишни завтра, вероятно, осыплются, так же, может быть, — кто знает — завтра изменилось бы и твое отношение ко мне.. Были бы кое какие следы, остатки прежних чувств и отношений, но разве можно принять их за настоящую дружбу?"

Также включено в Кокинсю, 63

* Песня также включена в Синкокинсю, 105.

Т. е. "в сильной любви к жене своей я не делаю различия между ней и ее родными".

Включено в Кокинсю, 707

Также включено в Кокинсю, 969

Упоминаемые пирожки представляют собой особо приготовленный рис, обернутый в широкие листья,- в настоящее время бамбука, тогда - болотных растений вроде водяных кувшинок.

Эпизод, находящийся в ближайшей связи с предыдущим. Посол уже на обратном пути из Овари в столицу вновь проезжает через провинцию Исэ и останавливается здесь на ночлег в местности Оёдо. Тут его встречают и за ним ухаживают посланцы от принцессы-жрицы, той самой, с которой у него была недавно, оказавшаяся столь мимолетной, встреча. Среди них был и тот отрок, с которым приходила она к нему в ту достопамятную ночь. При виде его у кавалера поднялись воспоминания о бывшем и вновь загорелось желание увидеть ее. Отсюда приведенное стихотворение, обращенное к отроку.

Внешний смысл стихотворения, конечно, очень понятен: здесь растущая у древнего святилища сосна, — наверно, очень старая - могла естественно навеять мысль, что она должна помнить еще то время, когда боги жили на земле, — эпоху золотого века. Но не в этом смысле дело: кавалер хочет сказать, что сегодня, получив от нее знак особого внимания, он вспоминает то золотое время, когда они были счастливы, когда ничто, в том числе ее новое высокое положение, тогда отсутствовавшее, не мешало их любви. Дама этого эпизода, вероятно, героиня первых повествований - Эпизодов 4, 6 и 7.
Танка также помещена в Ямато-моногатари, 161 и в Кокинсю, 871.

Стих также упомянут в "Тоса никки", 02/09 и Кокинсю, 53

Помимо явного смысла, стихи эти намекают на принца и дают ему понять, что всем присутствующим его уход спать к себе представляется слишком ранним, они еще не успели вдосталь насладиться его обществом.
Также помещена в Кокинсю, 884

Похожая танка есть в Манъёсю, 278.

Эта танка также приведена в Синкокинсю [1588] (А.С.)

Кавалер хочет сказать, что он желал бы, подставив свой рукав, набрать этих сыплющихся перлов, но, к сожалению, узок его рукав Комментаторская традиция ставит это последнее выражение в связь с предыдущим замечанием- "Этот кавалер имел кое-какую службу при дворе"... и находит, что здесь автор хотел в присутствии своих друзей, занимавших уже довольно высокое положение, подчеркнуть свое ничтожество по сравнению с ними.

Также помещено в Кокинсю, 923

От большого количества красных кленовых листьев, частью упавших в реку, частью отражающихся в ее водах.

Есть в Огура хякунин иссю, 17 и в «Кокинсю», 294.

Включено в Кокинсю, 971.

"Но что это будет сегодня иль завтра",- сказали бы мы на месте автора-японца.

Танка помещена в Ямато-моногатари, 165, Кокинсю, 861, и в Нарихирасю.

Стихотворение впервые помещено в «Кокинсю», 294 («Песни осени», книга вторая) под заголовком: «Когда в Весеннем дворце государыни Нидзё слагали стихи на тему картины на ширме: алые листья, плывущие по реке Тацута». Оно построено на одном термине текстильного дела. По-японски это глагол, означающий: зашить ткань во многих местах узлами, чтобы при погружении в краску они остались незакрашенными.
Также есть в Исэ-моногатари, 106

438. Танка обыгрывает омонимы: хидзики – название водорослей и «подстилка». Приводится в Исэ-моногатари, 3.

439. Танка приводится в Кокинсю, 871, Исэ-моногатари, 76, Нарихирасю, Кокинрокутё, 2 (раздел «Горы»), а также в Окагами.

443. Этот дан почти полностью совпадает с Исэ-моногатари, 52. Танка помещена также в Нарихирасю. В то время было принято, посылая подарок, рассказывать о трудностях, связанных с его добыванием, чем выражалась особая любовь и внимание к адресату.

446. Танка помещена в Нарихирасю.

447. Танка помещена в Исэ-моногатари, 125, Кокинсю, 16, и в Нарихирасю.

Стих также имеется в "Исэ Моногатари", 82 и Кокинсю, 53