Не успели еще
налюбоваться тобой, о луна,
а ты уж прятаться хочешь...
О, гребни тех гор, если б вы,
ее не приняв, убежали!

Вот, если б пики
все без исключенья
в равнину превратились...
Гор не будь гребнистых, —
и месяц не зайдет!

По большей части
не любят месяца...
Их много
наберется — старость
наступит человека!

Равнина небес!
Далёко я взор простираю.
Как?! Та же луна
В юности моей восходила
В Касуга, над горой Микаса?!

Ты сказала: «Приду»,
И с тех пор все долгие ночи
На исходе Долгой луны
Я ждал... Луна восходила
И гостила до белого света.

Гляжу на луну,
И смутных тысяча тысяч
В душе печалей.
Пусть не ко мне одному
Осень явилась, и всё же...

Луна... Иль нет её?
Весна... Иль это всё не та же,
не прежняя весна?
Лишь я один
всё тот же, что и раньше, но...

Не забывай! Пусть между нами —
как до облаков на небе будет, —
всё ж — до новой встречи. Ведь луна,
плывущая по небу, круг свершив,
на место прежнее приходит...

Сияла луна,
Словно не замечая рассвета,
Когда мы разлучались.
С тех пор предутренний сумрак —
Печальнейший час для меня.

Летняя ночь.
Еще глубокая тьма,
Но уже светлеет.
За этой тучкой, за той
Укрыться теперь луне?

Встретились наконец.
Но пока я гадала: она ли —
Та, на кого гляжу?
Уже в облаках сокрылась
Луна полночного часа.

О, знала бы я,
Я б могла уснуть беззаботно,
Но темнела ночь,
А я одиноко глядела,
Как луна уходит к закату.

Надежды более нет.
Но если в горестном мире
Жизнь продлится моя,
Я всё буду помнить с любовью
Луну эту в зимней ночи.

Ветер осенний
Гонит облака в вышине.
Сквозь летучие клочья
Так ярок, так чист прольётся
Ослепительный лунный луч.

Я взглядом ищу:
Не там ли сейчас промелькнул
Кукушки голос?
Но нет! Одна лишь луна
Медлит в рассветном небе.

«Ну же, вздыхай!
Отдайся печали!» — Разве
Это луна мне велит?
А каким укором блистают
Лики маленьких слёз!

В извечном
Небе луною
Если б была я,
Невидимая, приходила б
К тебе на свиданье[70] —

Когда смотрю я, как струится
По волнам от луны сияющий поток,
Я представляю
В этом море
Реки Небесной кроется исток[21],

Плывем на веслах
По луне,
Что под водой видна.
Неужто судовым багром
Коснемся лавра?![31]

Луна в столице
Смотрела из-за гребней гор.
А здесь она,
Поднявшись из волны,
За волны и заходит.

На дне реки Багряника,
Растущего
На той луне извечно-дальней,
Не изменилось
Отражение луны[80].

Скрывшаяся
Луна, сделав круг,
Появляется снова.
А человек даже тенью
Не является более[252].

Каждую ночь,
Выйдя, показывается,
Но тут же, недолговечная,
Заходит луна, так и
Ты, поэтому порвем нашу связь[285] —

Жилище,
Где возлюбленного жду, как темно
В нем стало!
Клявшейся луны
В нем не видно[348] —

Когда светящий месяц
«Натянутым луком»
Называют – значит это,
Что в горные гряды он
Стреляет[351].

Если бы в середине ночи выйдя,
Луна и та не увидела бы нас,
Все же, о наших встречах [с людьми говоря],
Притвориться незнающими
Нам бы надо[367].

Моему сердцу
Трудно утешиться,
Видя луну, что сияет
На горе, где бросил я тетку,
В Сарасина[423] —

Обвита плющём скала…
В море, в Ивами,
Там, где выступает мыс
Караносаки…
На камнях растут в воде
Фукамиру-водоросли,
На скалистом берегу —
Жемчуг-водоросли.
Как жемчужная трава
Гнётся и к земле прильнет,
Так спала, прильнув ко мне,
Милая моя жена.
Глубоко растут в воде
Фукамиру — водоросли,
Глубоко любил её,
Ненаглядную мою.
Но немного мне дано
Было радостных ночей,
Что в ее объятьях спал.
Листья алые плюща
Разошлись по сторонам —
Разлучились с нею мы.
И когда расстался я,
Словно печень у меня
Раскололась на куски,
Стало горестно болеть
Сердце бедное моё.
И в печали, уходя,
Всё оглядывался я…
Но большой корабль
Плывёт…
И на склонах Ватари
Клёна алая листва,
Падая, затмила взор,
Я не смог из-за неё
Ясно видеть рукава
Дорогой моей жены…
Дом скрывает жён от глаз…
И хоть жалко нам луну,
Что плывет средь облаков,
Над горами Яками,
Но скрывается она —
Скрылась и моя жена…
Вскоре вечер наступил,
И, плывя по небесам,
Солнце на закате дня
Озарило всё вокруг,
У меня же, что считал
Храбрым рыцарем себя,
Рукава, что я стелю
В изголовье,
Все насквозь
Вымокли от слёз моих…

Средь голубых небес,
У северных вершин,
Где тянутся цепочкой облака, —
И звёзды покидают небо,
И покидает небеса луна.

В час, когда на свет явились
Небо и земля,
На равнинах вечных неба
Боги собрались.
Сотни, тысячи богов —
Бесконечное число —
И совет держали боги
И решили все дела:
Пусть богиня солнца ныне Аматэрасу
Будет править вечным небом,
В небесах царить.
А страна колосьев риса,
Где долины тростника,
До поры, когда сольются
Снова небо и земля,
Будет управляться богом —
Сыном божества.
Восемь ярусов раздвинув
Белоснежных облаков,
Бог сошел тогда на землю,
Чтоб страною управлять,
Тот, что озаряет высь,
Солнца лучезарный сын!
В дивной Асука-стране,
Во дворце Киёми ты,
Богом будучи, царил
Здесь во славе на земле.
Было сказано: страною
Будут впредь повелевать
Боги, что сошли на землю,
Внуки славные богов!
Но среди равнин небесных
Дверь пещеры отворив,
Поднялся наш бог на небо
И не возвратился вновь.
О великий государь,
Принц светлейший наш!
Если мог бы ты теперь
Поднебесной управлять,
То сверкал бы славы блеск,
Как весною блеск цветов!
И, как полная луна,
Все сияло бы вокруг.
Люди с четырех сторон
В Поднебесной, здесь,
Словно на большой корабль,
Уповали на тебя,
Как небесной влаги ждут,
Ввысь направив взор с мольбой,
Ожидали все тебя.
Как задумал это ты,
Как решиться только мог?
На холме здесь Маюми,
Что не знали мы досель,
Мы воздвигли навсегда
Вечный для тебя чертог,
И покои для тебя
Мы воздвигли до небес.
Утро каждое мы ждем,
Но не слышен твой приказ,
Много месяцев и дней
Минуло уже с тех пор.
И поэтому теперь
Свита славная твоя
Все не знает, как ей быть,
И куда теперь идти,

И хоть светит нам солнце,
Пустившее красные корни,
Но как жаль,
Что на небе скрывается месяц
Ночью чёрной, как чёрные ягоды тута!

Птицы по небу летят…
А на Асука-реке,
У истоков, там, где мель,
Камни в ряд мостком лежат,
А близ устья, там, где мель,
Доски в ряд мостком лежат.
Даже жемчуг-водоросли,
Что склоняются к воде
Возле каменных мостков,
Лишь сорвешь — опять растут!
И речные водоросли,
Что сгибаются к воде
Возле дощатых мостков,
Лишь засохнут — вновь растут!
Что ж могло случиться с ней?
Ведь, бывало, лишь встает,
Словно жемчуг-водоросли!
А ложится — так гибка,
Как речные водоросли…
Лучше не было ее!
Позабыла, что ль, она
Утром посетить дворец?
Иль нарушила она
Ночью правила дворца?
В дни, когда она была
Гостьей этой стороны,
Ты весною вместе с ней
Собирал в полях цветы,
Украшал себя венком,
А осеннею порой
Украшался вместе с ней
Клена алою листвой.
И одежды рукава,
Что стелили в головах,
Вы соединяли с ней.
Словно в зеркало глядя,
Любоваться на себя
Не надоедало вам.
Словно полная луна,
Дивной красоты была
Та, что нежно ты любил,
Та, с которой иногда
Выходил из дома ты
И изволил здесь гулять.
И Киноэ — тот дворец,
Где приносят рисом дань,
Вечным стал ее дворцом —
Так судьбою решено.
Шумны стаи адзи птиц…
А она теперь молчит
И не видит ничего.
И поэтому тебе
Все печально на земле.
Птицей нуэдори ты
Громко стонешь целый день,
Обездоленный супруг!
И, как птицы поутру,
Кружишь около нее;
Словно летняя трава,
Сохнешь без нее в тоске;
Как вечерняя звезда,
То ты здесь, то снова там;
Как большой корабль
Средь волн,
Ты покоя не найдешь…
Глядя на тебя, скорбим,—
Не утешить сердца нам,
Горю этому нельзя
Утешения найти…
Лишь останется молва,
Только имя будет жить,
Вместе с небом и землей!
Долго, долго будут все
Помнить и любить ее!
Пусть же Асука-река,
С именем которой здесь
Имя связано ее,
Будет тысячи веков
Вечно воды свои лить,
И пускай эти места
Будут памятью о ней,
О принцессе дорогой,
Что была прекрасней всех!

О, верно, уходя, все буду я считать
И месяцы, и дни,
Когда вернусь под нашу кровлю,
И вновь друг другу мы постелим в изголовье
Одежды белотканной рукава…

Луна осенняя, что нас видала вместе,
Мир озаряет вновь, взойдя на небосвод…
А милая моя,
Что любовалась ею,
Все дальше от меня за годом год!..

Луна осенняя, что нас видала вместе.
Плывет по небу вновь, взойдя на небосвод,
А милая моя,
Что любовалась ею,
Все дальше от меня за годом год!

Замечательна страна,
Что зовется Сануки,
Где склоняются к воде
Водоросли-жемчуга,
Оттого ли, что страна
Блещет дивной красотой,—
Сколько ни любуйся ей,
Не устанет жадный взор.
Оттого ль, что боги ей
Дали жизнь на земле,—
Люди свято чтут ее.
Вместе с небом и землей,
Вместе с солнцем и луной
Будет процветать она,
Лик являя божества.
Там, из гавани Нака,
Что известна с давних пор,
Я отчалил в дальний путь,
И когда по морю плыл,
Я, качаясь на ладье,
Ветер,
Что в прилива час набегает,—
Налетел,
Нагоняя облака.
И когда взглянул я вдаль,—
Встала за волной волна
Бесконечной чередой…
Я на берег посмотрел —
С диким ревом волны там
В белой пене поднялись.
Море мне внушало страх,
И на весла я налег,
Ударяя по волнам,
С этой стороны и той
Много было островов,
Но известен среди них
Славный остров Саминэ!
На скалистых берегах
Я раскинул свой шалаш,
Оглянулся я вокруг
И увидел:
Ты лежишь,
Распластавшись на земле,
Сделав ложем камни скал,
Вместо мягких рукавов,
Изголовьем для себя
Выбрав эти берега,
Где так грозен шум волны…
Если б знал я,
Где твой дом,
Я пошел бы и сказал,
Если знала бы жена,
Верно бы, пришла она
И утешила тебя!
Но, не зная, где тот путь,
Что отмечен был давно
Яшмовым копьем,
Вся в печали и слезах,
Верно, ждет еще тебя
И тоскует о тебе
Милая твоя жена!

На вечных небесах
Плывущую луну
Канатом с высоты спустивши долу,
Себя украсил наш великий государь
Прекрасным золотым убором!

Не потому ль, что очень высоки
Вершины гор в селенье Курахаси,—
Неясен свет мерцающей луны,
Что из-за гор на небеса выходит
С приходом темноты.

О, как далека, далека
Дорога до дома любимой моей,
О, сможет ли спорить она
С плывущей по небу луной
Ночью черной, как ягоды тута!

…Лишь только небо и земля
Разверзлись, — в тот же миг,
Как отраженье божества,
Величественна, велика,
В стране Суруга поднялась
Высокая вершина Фудзи!
И вот, когда я поднял взор
К далеким небесам,
Она, сверкая белизной,
Предстала в вышине.
И солнца полуденный луч
Вдруг потерял свой блеск,
И ночью яркий свет луны
Сиять нам перестал.
И только плыли облака
В великой тишине,
И, забывая счет времен,
Снег падал с вышины.
Из уст в уста пойдет рассказ
О красоте твоей,
Из уст в уста, из века в век,
Высокая вершина Фудзи!

Пускай и не видна,
Но кто ее не любит,
Луну, что из-за гребней гор
Стремится выйти на простор?
Хочу хоть издали ее увидеть!

Недаром говорят,
Что бренный этот мир —
Непрочная такая вещь, пустая!
Вот и луна, сияющая здесь,—
То малая она, то вновь она большая!

Тебя, друг милый, на кого не наглядеться,
Как на сияющую в небесах луну,
В горах, что в утренних лучах сверкали,
Тебя оставила я одного,
Простясь, на горном перевале…

О том, что виделись в Отомо, в Мицу,
Я людям не скажу,
Хоть ночью при луне,
Сиявшей ярко-алым блеском,
Была тогда с тобой наедине!

Три сокровища оберегают священную добродетель!
Сто духов придают долголетие сяней!
Длятся пусть годы, подобно Луне и Солнцу!
А добродетель-току охватит Землю и Небо!

Звуки колокола и барабана слышны с ворот крепости.
Варвары с окраин приняты дружелюбно.
Божественное сияние сейчас правит ханьцами.
Смягчает оно буйные нравы пыли чужеземной.
Пение под звуки циня укоротит и конника.
Тополь и ива весной изгибаются.
Всё, что имею — луна над горной заставой.
Встречаю лишь тех, кто судьбой отправлен на север.

Ночь лунная сегодня хороша,
Вода прозрачная с журчанием струится,
Все, кто уходит в путь,
Кто не уходит в путь,
Давайте будем здесь гулять и веселиться!

Закатилася луна
За иглы сосен,
Листья алых клёнов отцвели…
Так же, как они, ушёл и ты, любимый.
И проходят ночи без тебя…

Измучившись в тоске,
Я наконец с тобою!
Еще луна не скрылась в небесах
И, значит, ночь укроет нас от взоров…
Побудь еще немного, подожди!

Хоть озаряют чистым светом
Ночную мглу лучи луны,
Но все равно —
Мятущееся сердце
Решить не в силах, надо ли идти…

Месяц ясный в ту черную ночь,
Словно черные ягоды тута,
До сих пор
Не могу я забыть,
И все время полна я тоски!

Во мраке ночи
Неспокоен путь,—
Луну ты подожди
И выходи, мой милый!
Хотя бы в этот миг мне на тебя взглянуть!

При блеске месяца, плывущего по небу,
Я встретила тебя всего один лишь раз,
Мельком взглянул,
И ныне в снах
Ты грезишься мне постоянно!

Вершина Касуга
Подернулась туманом,
И сердце грусть заволокла…
О, в эту ночь, когда луна сияет,
Смогу ли я уснуть без милого, одна?

В ту ночь, когда луна была светла,
Вставал и выходил я за ворота,
Гадал у перекрестка на слова
И на шаги — так я хотел тогда
К тебе, моя любимая, прийти!

Пусть цепь далеких гор
Нас разделяет.
Ночь лунная светла,
И, стоя у ворот, любимая моя
Меня, быть может, поджидает!

Вдали от мирской пыли всё полнится сияньем.
В леса и рощи пришла светлая пора.
Ветер и ясная луна сопутствую пиру.
Как сосна и багряник продлятся взаимные чувства!

Поутру соберутся мужи трёх талантов.
На закате начнут пировать десять тысяч всадников.
Ох как разошлись же, кормясь строганиной!
Из чаш пригубив, все весьма захмелели!
Луны лук блестит над укромной долиной.
Облака-стяги растянулись перед горной вершиной.
Рассветное солнце подалось из-за гор.
А воины всё на местах остаются!

Лунная лодка плывёт к туманному берегу.
Кленовые вёсла видны сквозь прибрежный туман.
А стол на пиру залит весь струящимся блеском.
В вине утопает, скрывается диск уходящий.
Достигнув воды, косая тень разбивается.
Сквозь деревья осенний блеск обновляется.
И лишь одна средь всех звёзд, подобная зеркалу,
Обратно плывёт с облаками в бухту небесной реки.

Облачные одежды дважды увижу в этот вечер.
При зеркале Луны одна осенняя встреча.
Опущен челнок, но не из-за Цзэн.
Ткать прекратила, замерев нерешительно.
Фениксовый экипаж движется вслед за ветром.
Сорочья тень колышется на волнах плывущих.
Вот и настал миг недолгой радости!
После же – порознь печалиться долгой тоской.

Вторя скалам, склонюсь над хризантемовым вином.
Приблизясь к воде, ударю по струнам павлониевого циня.
Позабыв о возвращении, прислуживаю светлой луне!
И что же печалиться, хоть и ночь глубока?

Нового года не холоден воздух.
Первой луны мягкий свет очень лёгок.
Снег проводив, улыбаются сливы цветы.
Объятые дымкой, бамбука цветы зелены.
Этой песни мелодия пыль сбивает со стрех
Струн уже льётся стремительный голос.
Коль захочется знать, чем хорош так сегодняшний день,
Всё поймешь, когда возвращаться не будет желанья.

Радость гостям воспою в малой оде!
Устраиваются циновки в великой гармонии!
Наблюдаю за потоком - открывается море кистей!
Высокие, как багрянник, разговоры конца не знают!
В чашах винных всех Луна обитает!
Поющие голоса вместе с ветром уносит!
Но что же? Мужи, талантами наделённые,
К счастью, за лук не возьмутся Цзи Лина.

В Высоком небе раскрылось далёкое сиянье.
По дальним горам плывёт тумана дымка.
С любовью услаждаюсь золотыми орхидеями!
Не зная усталости, пируем при ветре с луной.
Закат заполняется ароматом багряников с гор.
На хризантемовом берегу вечерняя зорька блестит.
О, не говори о волн тёмно-синих преграде!
Чем длинней расставанье, тем обширней прекрасные думы!

Повязку-фундоси к шесту прикреплю и солнцу подставлю.
На гладком животе просушу осенние письмена.
В Фениксовом павильоне радостна небожителей встреча!
В павильоне иголок отрадно божественное веселье!
Луна склонилась к Сюня склонам горным.
Волна набегает, стремясь к пруду Цзы.
Чувством счастья ещё лишь едва насладились!
А по Небесной реке уж рассветный блеск плывёт.

Есть место, где луна благоуханна!
К пруду пойдёшь, чтоб проводить закат.
Дни циня и вина зачем же прекращать?
Хоть кажется, что пьян, но помню, что уйти придётся.

Ирисы и орхидеи свежи здесь и благоуханны!
Сосны и кедры, багряники и камелии на вершинах!
Местные люди здесь повырубали вьюнки.
Придворный отшельник здесь вынул из волос шпильку.
В море про верши Лу Цзи позабыл.
В роще летела Чжан Хэ стрела.
Свежий ветер дует, будто Цзи вторя.
Стремится поток, будто играет на цине с Жуанем.
В высокое небо дорога неблизка для плота!
В изгибах реки глубоко сокрыт Персиковый источник.
В горах ночь блестит яркой луной.
А я же от мира желаю уйти!

Друг – тот не ищет выгоды от дружбы.
Гость – тот и туманом сыт в гостях.
Льётся песня рядом с водой мудрости.
Как протяжны напевы радостные у гор гуманности!
Перед запрудой Сяэн пела в старину.
Над ущельем горным – вновь шэна звуки.
Цинь и вино! Предела им не знаю!
А светлая луна блестит на побережье.

Туманная дымка пыль прогоняет мирскую.
Горы и реки своим я жилищем избрал!
И не сложу если оду такому моменту,
То ветер с луной мной пренебрегать станут!

Мне на чужбине часто снятся сны.
В них я с красавицей одной веду беседы.
И сон мне столько радости приносит!
Проснусь – и плачу от досады!
Напрасно думаю о багрянике луны.
Один сижу и слышу ветер в соснах.
И путь сюда опасен среди гор и рек.
О ней подумаю – в сон снова возвращаюсь.

Отошёл от дел, удалился от шума и пыли мирской.
В глубине гор нашёл сокровенный приют.
На берегу, как флейта, изогнутом, фениксы гнездятся.
В омутах, как цинь звонких, рыбы резвятся.
Уходит луна, стихает шуршание клёнов.
Ветер поднялся, и сосны подали голос.
Гуманность отыщешь, коль горной тропою идёшь.
Мудрость поймав, наслаждаешься реками с заливами.

Летят облака, опускаются на драгоценные ветви.
Луна взошла, и покатилась волна золотая.
Закатный блеск озаряет сад Цао-вана.
Струится сиянье на реке небесной Ткачихи.

Когда ночами
Льют дожди
И воет ветер,
Когда ночами
Дождь
И мокрый снег,—
Как беспросветно
Беднякам на свете,
Как зябну я
В лачуге у себя!
Чтобы согреться,
Мутное сакэ
Тяну в себя,
Жую
Комочки соли,
Посапываю,
Кашляю до боли,
Сморкаюсь и хриплю…
Как зябну я!
Но как я горд зато
В минуты эти,
Поглаживаю бороденку:
“Эх!
Нет, не найдется
Никого на свете
Мне равного —
Отличен я от всех!”
Я горд, но я озяб,
Холщовым одеялом
Стараюсь я
Укрыться с головой.
Все полотняные
Лохмотья надеваю,
Тряпье наваливаю
На себя горой,—
Но сколько
Я себя ни согреваю,
Как этими ночами
Зябну я!
Но думаю:
“А кто бедней меня,
Того отец и мать
Не спят в тоске голодной
И мерзнут в эту ночь
Еще сильней…
Сейчас он слышит плач
Жены, детей:
О пище молят,—
И в минуты эти
Ему должно быть тяжелей, чем мне.
Скажи, как ты живешь еще на свете?”
Ответ
Земли и неба
Широки просторы, А для меня
Всегда они тесны,
Всем солнце и луна
Сияют без разбора,
И только мне
Их света не видать.
Скажи мне,
Все ли в мире так несчастны,
Иль я один
Страдаю понапрасну?
Сравню себя с людьми —
Таков же, как и все:
Люблю свой труд простой,
Копаюсь в поле,
Но платья теплого
Нет у меня к зиме,
Одежда рваная
Морской траве подобна,
Лохмотьями
Она свисает с плеч,
Лишь клочьями
Я тело прикрываю,
В кривой лачуге
Негде даже лечь,
На голый пол
Стелю одну солому.
У изголовья моего
Отец и мать,
Жена и дети
Возле ног ютятся,
И все в слезах
От горя и нужды.
Не видно больше
Дыма в очаге,
В котле давно
Повисла паутина,
Мы позабыли думать о еде,
И каждый день —
Один и тот же голод…
Нам тяжело,
И вечно стонем мы,
Как птицы нуэдори,
Громким стоном…
Недаром говорят:
Где тонко — рвется,
Где коротко —
Еще надрежут край!
И вот я слышу
Голос за стеной,
То староста
Явился за оброком…
Я слышу, он кричит,
Зовет меня…
Так мучимся,
Презренные людьми.
Не безнадежна ли,
Скажи ты сам,
Дорога жизни
В горьком мире этом?

Как не ведают конца
Небо и земля
И как вечны в небесах
Солнце и луна,
Так в заливе Нанива,
Озаренном блеском волн,
Неизменно во дворце
Правит славною страной
Наш великий государь!
Как святую солнцу дань
Той страны, где в дар несут
Славный плод земли богам,
Из Нусима рыбаки,
Из Авадзи держат путь,
В ряд построивши челны,
На глубоком дне морском
Груды жемчуга собрав,
Государю в дар везут.
И почтенья полон я,
Видя, как везут дары!

Скрывает от дождя прекрасный зонт…
Гора Микаса — “зонт прекрасный”,
Не оттого ли, что он поднят высоко,
Луна еще не показалась в небе,
А ночь становится темнее и темней!

Верно, оттого что так высоки
Горы Такамато,
Здесь, в Каритака,
Очень что-то поздно засветила
Выходящая из-за горы луна.

Ночью черной, как черные ягоды тута,
Встал туман…
И такая печаль
Видеть в небе луну,
Что едва в темноте этой светит…

О, как чудесно любоваться
Небесным блеском, что выходит из ворот
Равнин небес, где показался
Прекрасный юноша
Над гребнями горы!

Куда ушла она, за облаками скрывшись,
Не знаю я.
Не ты ли, милый мой,
В разлуке хочешь у себя полюбоваться
Моей любимою луной?

Юноша — прекрасный месяц
В небе дальнем,—
Принесу тебе богатые дары.
Только пусть длина чудесной этой ночи
Станет равной сотням, тысячам ночей!

Для того чтобы пришел друг милый
Из ближайшего
Соседнего села,
В этот поздний час в полях широких
Озарила ль путь ему луна?

Луна, что с нетерпеньем ждал,
От взоров спряталась
За гребнями Микаса,
Как за полями шляпы, что скрывает
От взоров лик девицы молодой.

Когда, подняв свой взор к высоким небесам,
Я вижу этот месяц молодой,
Встает передо мной изогнутая бровь
Той, с кем один лишь раз
Мне встретиться пришлось!

Ах, нерешительная бледная луна,
Что скрыта гребнем гор,
Появится ли в небе?
Появишься ли ты?
Все жду тебя,
А ночь становится темнее и темнее…

О, если бы с тобою, милым другом,
Мы были здесь вдвоем,
Мне было б все равно,—
Пусть даже и луна не светит
Из-за высоких гор в селении моем!

Вздымается волна из белых облаков,
Как в дальнем море, средь небесной вышины,
И вижу я:
Скрывается, плывя,
В лесу полночных звёзд ладья луны.

Обычно никогда о ней не думал,
Но вот настала ночь,
Когда жалею я,
Что эта светлая луна
Уходит и скрывается от взора.

Ах, даже дальние поля в Каритака,
Где потрясают славным луком,
Охотясь, рыцари,—
Ведь даже те поля сегодня ночью светлая луна
Кристальным озаряет блеском!

Пока стоял и ждал,
Не выйдет ли луна,
Что не решается на небе показаться
Из-за высоких гребней дальних гор,
Ночь темная уже сошла на землю.

Хочу, чтобы луна,
Что завтра ночью
Вновь засверкает ярко в вышине,
Спускаясь, задержалась в небе,
И эта ночь продлилась бы вдвойне!

Ниспадают жемчуга на нитях шторы,
О, какой никчемной кажется луна
В час ночной, когда сидишь одна
И через бамбуковые шторы
В одиночестве глядишь на небосвод!

Эта луна,
Что сияньем своим озаряет
Склоны горные Касуга, — эта луна
И в саду моей милой,
Наверное, так же кристально сияет…

Оттого ль что далек
До равнины морской
Путь, что следует лунному свету пройти,
Эта ночь, когда слабо сияет луна,
С каждым часом темней и темней…

Как прозрачно чиста
Этой ночью луна,
Когда сотни вельмож,
Покидая дворец,
Веселятся…

Пускай бы на западных склонах
Дальних гор появилась застава,
Чтоб месяц, по небу плывущий
Ночью черной, как ягоды тута,
Не исчезнул с небесного свода!

Если светлая эта луна
Появилася здесь,
То, наверное, милая вышла из дома,
И меня ожидает, и думает:
“Может, сейчас он придет?”

Месяц светлый, что должен сиять,
Как поверхность прозрачных зеркал,
Не облака ль белотканые
Скрыли от взора?
Иль небесный туман затянул пеленой?

Вечные своды небес
Озаряющий месяц…
Не со времен ли богов
Он уходит и снова приходит,
А годы идут и идут….

Ночью черной, как черные ягоды тута,
Ясный месяц, по небу плывущий,
Прекрасен,
И, пока любовался я нежным сияньем,
Вдруг упала роса на рукав белотканый.

Нынче можно увидеть
Даже мелкую гальку
В глубине многоводной открытого моря.
Так сияет, сверкая, в небесах ясный месяц,
Когда темная ночь на земле наступает…

Не потому ль, что перед инеем туман
Все заволок в далекой вышине,—
Подумал я,—
Не вижу светлую луну,
Плывущую в извечных небесах…

О, до какой поры
Стоять и ждать луну,
Что не решается на небе показаться
Из-за высоких гребней дальних гор,—
Ведь ночь уже спускается на землю…

К дому подойдя, где милая живет,
Помашу ей рукавом издалека…
Над деревьями
Взошедшую луну
Вы не застилайте, облака!

Верно, из-за рода славного Отомо,
Где так много рыцарей отважных,
Что колчан и стрелы носят за спиною,
Свет луны сияет нынче ярко,
В знак того, что славой их страна сверкает…

Как, верно, дома
Буду тосковать
Я о луне, что блеском озаряла
Асадзи — мелкую траву,
Растущую в полях Инами…

К солнцу, что восходит поутру,
Обращается народ с мольбой…
На горе Мольбы — Мукаинояма
Видно, как взошла теперь луна.
Те, кто жен имеют в дальней стороне,
Верно, глядя на нее, тоскуют о жене.

Из-за гор Микаса голубых,
Что в долине Касуга видны,
Выплывает в небеса ладья луны.
У людей столицы
В чарках для вина
Отражается лучистая луна.

Нет ночи, чтоб я на него не глядела,
На юношу — бога луны,
Что плывет высоко в небесах,
Но приблизиться только к нему
Не дано мне судьбою.

Горы Касуга,
Вы, верно, высоки.
Не могу никак дождаться я луны,
Чтоб на лилию полюбоваться мне,
Что растет на каменистом берегу…

Так мучительна
Темная ночь без просвета,
О луна, что я жду, говоря про себя:
“Ну когда же, когда?
Пусть она засияет скорее!”