Руки матери моей родной
Далеки теперь, в разлуке,
От меня…
Страшной безнадежности такой
Никогда еще не знала я.

Взлетев, как птица водяная, в спешке,
Отцу и матери родной
Ни слова не сказав,
Я дом покинул —
И как теперь раскаиваюсь я!

Осенью, зимой, весной и летом
Разные цветы цветут кругом,
Но скажите, почему не расцветает
Тот цветок,
Что называют “мать”?

Отец и мать, родимые мои,
О, если б стали вы цветами,
Пусть уходил бы я в далекий путь,
Где изголовьем служат только травы,
Держа в руках цветы, я был бы вместе с вами!

Императора великого указ
С трепетной покорностью приняв,
Вдоль скалистых дальних берегов
По равнине моря я плыву,
И отца, и мать оставив позади…

В гавани прекрасной Нанива
Снаряжали, украшали корабли.
Неужели нынче в этот день
Мы отправимся в далекий путь
И не сможет мать на это все взглянуть?..

Как этот берег, что отходит в дали,
Пустой, скалистый берег в Мурадзи,
Где делают циновки из рогожи,—
Так с каждым часом мать родная — дальше…
О ты, печаль далекого пути!

Отец и мать, я одного хочу:
Чтобы с молитвою меня вы ждали
До той поры,
Пока не принесу
Я жемчуг, что лежит в Цукуси под волнами.

Будь крепкой, словно дом, где ставят
Столбы священные из хиноки
И, чтобы счастье было, бога славят,
Будь крепкой, матушка, и счастливо живи
И не меняйся никогда, родная!

Думал, может, позабуду я в дороге,
Шел полями, шел горами я
И пришел сюда.
Но мать, отца родного
Позабыть в дороге я не смог.

Мать и отец,
Нежно голову гладя,
Желали мне счастья в пути,
И слова, что они в час разлуки сказали,
Позабыть не смогу никогда.

Со вскормившею меня
Матерью родной расстался я.
В самом деле,
В шалаше живя в пути,
Разве мне спокойный сон найти?

Смогу ли я забыть,
Как мать моя родная,
Не отпуская рук и гладя рукава,
Из-за меня рыдала горькими слезами?
Мне чувств ее не позабыть!

Не зная, что иду
В далекий путь,
Отцу и матери
Я не сказал ни слова —
И нынче горько каюсь в этом я!

Мать-хозяйка славная моя,
Если б жемчугом она была,
Я бы взял ее,
В прическу бы вложил,
С волосами б ее вместе уложил!

Дни и месяцы проходят
Чередой,
А отца и матери моих,
Словно жемчуг, облик дорогой
Не забуду никогда в пути моем!

Возле берегов страны далекой Цу,
Снарядив в дорогу корабли,
Отправляемся мы нынче в дальний путь.
Как хотел бы я в последний час
На родную мать мою взглянуть!

Дома у моих ворот
Ива “ицумото” в пять корней растет —
Означает “ицумо” — “всегда”.
Обо мне всегда тоскует мать,
Хоть и делом постоянно занята!

О, каких, скажите мне, богов
Неба и земли
Я должен здесь молить,
Чтоб с любимой матерью моей
Смог бы я поговорить опять!

Оттого что мой великий государь
Отдал высочайший свой приказ,
Я оставил и отца, и мать,
Что берёг я, как сосуд святой,
И, молясь о них, пришёл сюда!

Императора приказу
С трепетом внимаю я,
Расстаюсь с женой своей,
Тяжела разлука мне.
Но отважный дух бойца
Я спешу поднять в себе,
Снаряжаюсь в дальний путь,
За ворота выхожу.
И родная мать моя
Гладит ласково меня,
И, как вешняя трава,
Юная моя жена
Держит за руки меня.
Чтобы был спокоен путь,—
Приношу мольбу богам.
“Счастлив будь в своем пути,
Возвращайся поскорей!” —
Говорят жена и мать
И, одежды рукавом
Слезы смахивая с глаз,
Причитают надо мной,
Мне напутствия твердят.
Как взлетает стая птиц,—
Трогаюсь в дорогу я,
Но все мешкаю в пути,
Все оглядываюсь я.
И все дальше ухожу,
Расстаюсь с родной землей,
Высоко взбираюсь я,
Через горы перейдя,
Прибываю в Нанива,
Где в зеленых тростниках
Осыпаются цветы…
Ввечеру, когда прилив,
Выплываю на ладье,
Поутру, в затишья час,
Ветра жду, спеша ладью
Повернуть в обратный путь,
А пока передо мной
Дымкой вешнею туман
Закрывает острова,
Крики дальних журавлей
Так печально здесь звучат,
И, когда их слышу я,
Вспоминаю дом родной,
Что далеко от меня,
И горюю я о нем
Так, что стрелы за спиной
Стонут жалобно со мной!

Воле грозной подчинись
Государя своего,
В стражи из дому я шел,
Чтоб границы охранять.
Божество — родная мать,
Воспитавшая меня,
Уцепившись за подол,
Нежно гладила меня,
Божество — родной отец,
Что вскормил, вспоил меня,
Расставаяся со мной,
Слезы горестные лил
На усы, на седину
Длинной бороды своей,
Белой, как из волокон таку
Связанный канат.
И, горюя, говорил:
“Как единое дитя
У оленей —
Ты один
У меня,
Мое дитя,
Дорогой, любимый сын,
Что уходишь поутру…
Если длинной будет нить
Новояшмовых годов —
Не увижу я тебя,
Буду сильно тосковать
Я в разлуке о тебе.
О, хотя бы нынче здесь,
Нам поговорить с тобой!” —
Говорил, жалея он
И печалясь обо мне.
Словно вешняя трава,
Милая моя жена
И детишки там и тут
Окружили все меня,
Как весенних звонких птиц
Их звучали голоса,
В белотканых рукавах,
Верно, прятали слезу,
Взявшись за руки, они
Не давали мне уйти.
“Не отпустим”,— говоря,
Шли они за мною вслед…
Но, приказу подчинись
Государя моего,
Вышел на дорогу я,
Что отмечена давно
Яшмовым копьем,
И в дороге каждый раз,
Огибая там холмы,
Много раз, несчетно раз
Все оглядывался я.
И когда я отошел
Далеко от милых мест,
Стало небо горьких дум
Неспокойно у меня,
Сердце, полное тоски,
Больно сжалось у меня,
Раз ты смертный человек —
Мира бренного жилец,—
Жизнь, что жемчугом блеснет,
Вечно тайна для тебя.
Средь морских пустых равнин,
Страшный путь проплыв в волнах,
Цепь минуя островов,
Буду в мире я кружить,
До тех пор пока домой
Не вернусь опять назад.
Поднеся дары богам —
Покровителям моим
В Суминоэ,
Буду я их об этом умолять,
Чтоб спокойно жить могли
И отец, и мать мои
И без бед меня ждала
Милая моя жена.
Нынче в бухте Нанива
Мой качается корабль,
Много весел закрепив,
Моряков созвав сюда,
Рано утром на заре
Мы отплыли нынче в путь —
И об этом я прошу
Передать моим родным.

Со времен еще богов
Всем известных на земле,
Как Сукунахикона,
Оонамути,
Говорят, передают
С той поры из века в век:
“Глядя на отца и мать,
Будь почтенья полон к ним,
Глядя на жену, детей,
Ты жалей их и голубь”.
В мире бренном таковы
Жизни правила для всех.
Ведь об этом на земле
Говорится с давних пор.
Ведь когда-то клялся ты,
Мира бренный человек,
В час, когда цвели кругом
Тиса нежные цветы.
С верною женой своей,
Что была тебе мила,
Поутру и ввечеру,
Улыбаясь или нет
Иль вздыхая глубоко,
Верно, говорил в те дни:
“Разве может вечно так
Продолжаться на земле?
С помощью святой богов
Неба и земли
Придет
И для нас с тобой расцвет
Вешних радостных цветов”.
И расцвет тот наступил.
А вот милая жена,
Что горюет без тебя,
Разлученная с тобой,
Верно, ждет все до сих пор,
О, когда же от тебя
К ней придет теперь гонец?
И печалится в душе.
Ты же с девой Сабуру,—
Ненадежною такой,
Словно пена на воде
Быстрой Имидзу- реки,
Где от тающих снегов
Прибывает вмиг вода,
Лишь подует ветерок
С дальней южной стороны,—
Ты же с девой Сабуру
Будто нитями шнура
Вместе связан навсегда.
Словно утки на воде
Ниодори,
Вечно вы
Всюду и везде вдвоем.
И все глубже,
Как в Наго
Море,
Что уходит вдаль,
Ею заворожен ты.
Сердце бедное твое
Все сильней погружено
В бездну страсти,
И теперь
Не спасти тебя ничем.

В дальней, чуждой стороне
Там, где облака небес стелятся внизу,
Храбрым воином
Он слыл,
И родителям своим,
Детям и жене своей
Говорил он, уходя:
“При дворе богов земли,
Что правление вершат,
Стоя стражем
У дворца,
Службу во дворце неся,
Как жемчужный длинный плющ
Простирается меж скал,
Так же долго буду я
Славу предков продолжать
И хранить ее всегда!”
И со дня, когда ушел
От родных он в дальний путь,
Мать, вскормившая его,
Ставит пред собой всегда
Со святым вином сосуд,
И в одной руке она
Держит волокна пучки,
И в другой руке она
Ткани на алтарь несет.
“Пусть спокойно будет все,
И счастливым будет он!” —
С жаркою мольбой она
Обращается к богам
Неба и земли.
О, когда наступит год,
Месяц, тот желанный день,
И любимый ею сын,
Сын, сверкающий красой
Цуцудзи цветов,
Птицей ниодори вдруг
Из воды всплывет? —
— Думу думает она…
А ее любимый сын,
Тот, которого она,
И вставая, и ложась,
Тщетно ждет к себе домой,
Государя волю чтя
И приказу покорясь,
В дальней Нанива- стране,
Что сверкает блеском волн,
Годы целые провел
Новояшмовые он.
Белотканых рукавов
Он от слез не просушил,
Поутру и ввечеру
Занят службою он был.
Как же все случилось так,
Как задумал это он?
Бренный мир, что человек
Так жалеет оставлять,
Он оставил и исчез,
Словно иней иль роса,
Не дождавшись до конца срока своего…

Ведь не раз вскормившая меня,
Говорила матушка моя:
“Даже тута лист простой
В нашем деле, если трудишься с душой,
Превратится в шелковый наряд”.

Если это были бы слова,
Что сказала б мне вскормившая меня
Матушка почтенная моя,
О, тогда нить долгую годов
Я не прожила б в пустых мечтах!

Через щели занавеси той,
Где повешен жемчуг дорогой,
Постарайся проскользнуть ко мне.
Если спросит мать,
Вскормившая меня,
“Это ветер”,— я отвечу ей.

Если мать, вскормившая меня,
Будет так смущать тебя,
То напрасно будет все —
У меня и у тебя,
Я боюсь, не выйдет ничего…

Кто это у дома моего
Появился и зовет к себе
Бедную меня,
Что мучится в тоске,
Матерью обругана родной?

Не поведав ни о чём
Даже матери своей родной,
Будь что будет.
Своё сердце отдаю
Я во власть твою, любимый мой.

Если бы все рассказала я
Матери, вскормившей молоком меня,
О, тогда и я и ты
Не увиделись бы никогда
И в разлуке годы бы прошли.

Если буду я так сильно тосковать,
Я тогда, наверное, умру,
Оттого и матери своей родной
О любви к тебе сказала я,
Приходи теперь всегда, любимый мой!

Скрытой в коконе всегда,
Грустно куколке червя,
Что вскормившая меня выкормила мать моя,
Грустно сердцу моему —
Ведь не вижу я тебя!

Может быть, тебе сказала б я
Имя то, каким зовет меня
Мать родимая моя,
Но ведь ты — прохожий человек.
Кто ты, разве знаю я?

Новояшмовый
Пройдет
И опять наступит год.
С веткой яшмовой гонец
Не приходит от тебя,
И поэтому теперь,
В долгий, долгий день весны,
В день, когда встает туман,
Небо и земля
Наполняются тоской.
И вздыхаю вечно я,
Скрытая от всех,
Будто в коконе живу,
Словно куколка червя,
Шелковичного червя,
Что вскормившая меня
Выкормила мать моя.
То, что в сердце у меня,
Где любовь моя живет,
Не приходится теперь
Высказать тебе.
Из корней сосны — сосна
Вырастет.
Зовут сосну “мацу”
“Мацу” значит “ждать”.
Ждать придется долго мне.
По небу плывущее
Солнце клонится к земле,
Белотканые мои
Рукава
Влажны от слез…

Чувствам, что таила про себя,
Даже матери родной не говоря,
Матери, вскормившей молоком меня,
Чувствам тайным волю я дала,
Прихоти потворствуя твоей…

За горою, где гора,
На пути в Ямасиро,
У людей у всех мужья
Едут на коне,
Только мой
Пешком идет,
Потому-то каждый раз,
Как на это погляжу,
Только в голос плачу я!
А подумаю о том,
Сердце сразу заболит.
Зеркало светлей воды,
Что на память мне дала
Мать, вскормившая меня,
Словно крылья стрекозы
Из тончайшей ткани шарф —
Память матери моей —
Все возьми!
И обменяй
На коня,
Любимый мой!

Милый друг,
Что плыл в страну
По названию Кара,
Что была с древнейших пор
Дальним округом для нас,
Где правления вершат
Внуки славные богов…
Может, близкие тебя
Ожидали, не молясь?
Иль, циновки не святя,
Совершили грех они?
Отправляясь в дальний путь,
Матери своей родной
“Я вернусь, — ты говорил,—
Лишь настанет осень здесь…”
Миновали сроки те,
Месяцы уже прошли.
“Может, нынче он придет,
Может, завтра быть ему?” —
Верно, думали с тоской,
Ждали всей семьей тебя…
Но до дальней стороны
Не пришлось тебе доплыть,
И, с Ямато разлучаясь,
Далеко от мест родных,
Здесь, на диких островах,
В недрах одиноких скал,
Вечный ты нашел приют!..

С небом и землей
Вместе вечно жить хочу!—
Говорил ты нам всегда
И, наверно, думал так…
Горячо любимый дом
Ты оставил и поплыл,
По волнам качаясь, вдаль…
Мчались месяцы и дни
Новояшмовых годов,
Гуси дикие не раз
Прилетали с криком вновь…
Мать, вскормившая тебя,
И любимая жена,
Верно, в утренней росе,
Промочив подол одежд,
И в тумане, ввечеру,
Увлажнив рукав насквозь,
Выйдя из дому, глядят,
Ожидая у ворот,
Словно ты еще живой,
Словно не было беды…
Но тебе печаль людей
Мира бренного — теперь
Недоступна навсегда.
И, наверно, оттого
В дни осенние в полях,
Где осыпались уже
Хаги нежные цветы,
Там, покрыв шалаш себе
Цветом первых обана,
В чуждой дальней стороне,
Словно облака небес,
Посреди пустынных гор,
Где холодная роса
Покрывает камни скал,
Вечный ты нашел приют!..

Слов привета от тебя,
Что пригож и краснолиц,
С веткой яшмовой гонец
Не приносит для меня.
Сохну я, живя в тоске,
О, как одинока я!
Сокрушающих миры
Не моли богов, мой друг,
И, гадателей призвав,
Черепах напрасно жечь.
Ведь любовью лишь одной
Я болею, милый мой.
Ясно видно людям всем,
Как я сохну от любви,
Словно печень на куски
Раскололась у меня.
Сердце бедное мое
Рвется в муке и тоске,
Так нежданно для меня
Жизнь окончена навек.
И отныне слышу я,—
То не ты ль зовешь меня?
Иль вскормившая меня
Это мать зовет меня?
У скрещения дорог
Вопрошала грозный рок,
Но в гаданьях все одно—
Умереть мне суждено.

Наш великий государь
Приказал уехать мне.
И, приказу покорясь,
Как отважный смелый муж,
Полный бодрости и сил,
Много распростертых гор
И застав я перешел.
Наконец, пришел в село,
Дальнее, как свод небес.
И, совсем не отдохнув
И дыханье ни на миг
Не переводя в труде,
Столько месяцев и лет
Жил в селенье этом я!
Но в непрочном мире здесь
Бренен жалкий человек.
Надломился вскоре я,
Заболел и слег в постель,
И проходит день за днем —
Все сильнее мой недуг.
О божественная мать,
Мать, вскормившая меня!
Как большой корабль в пути
Беспокойно на волнах
Все качается, плывя,
Так в сердечной глубине
У тебя теперь живет
Беспокойная тоска.
Ожиданием томясь,
Верно, думаешь всегда:
“О, когда ж вернется он?”
И болеешь всей душой.
И красавица моя —
Божество — моя жена,
Верно, как начнет светать,
Все стоишь ты у ворот,
Прислонившись,
И зовешь,
Отгибая рукава…
А как вечер настает,
Оправляешь нам постель
И, вздыхая, распустив
Пряди длинные волос,
Ягод тутовых черней,
Вопрошаешь ты с тоской:
“О, когда ж вернется он?”
Дочь родная, милый сын,
Дети малые мои,
Верно, дома по углам
Горько плачут и шумят.
Как далек теперь к ним путь —
Путь, отмеченный давно
Яшмовым копьем.
Не могу послать гонца,
Не могу я дать им знать,
Как тоскую и люблю.
От тоски по ним давно
Сердце сожжено дотла.
И хотя до боли жаль
Эту жизнь на земле,
Что лишь жемчугом блеснет,
Но не знаю, как мне быть,
Выхода не видно мне…
О, ужели даже я,
Грозный, словно шторм морской,
Я, отважный, стойкий муж,
Обречен теперь лежать
Распластавшимся,
Без сил
И лишь молча горевать?

С той поры, как в мире есть
Небо и земля,
Установлено, что все
Люди смертные земли
Славных воинских родов
Подчиняются всегда
Государю своему —
В этом служба состоит.
Потому, приказу я
Государя подчинясь,
Распростертые кругом
Горы, реки перешел,
Чтобы управлять страной
Дальней от столичных мест.
Разлучен с тобою я,
С ветром, облаком небес
Шлю всегда тебе привет —
Ведь прошло немало дней,
Как не виделись с тобой,
Оттого вздыхаю я
И в печали я живу.
И когда я о тебе
Здесь томился и вздыхал,
Люди, шедшие сюда
По дороге, что давно
Здесь отмечена была
Яшмовым копьем,
Передали мне, придя,
Эту горестную весть.
Твой любимый, близкий друг
Нынче омрачен душой
И горюет без конца —
В горе и печали он.
Этот бренный жалкий мир
Полон скорби и тоски.
Ах, цветы, что в нем цветут,—
Минет быстро их расцвет.
Люди смертные земли —
Их недолог краткий век.
И с достойнейшей твоей
Матушкой родной твоей,
Что случилось нынче там,
Ведь еще не вышел срок?
Словно зеркало была,
Что кристально, как вода,
Любоваться на нее
Можно было без конца.
Ведь еще была она
Эти дни в расцвете сил,—
Жаль, когда в такие дни
Рвется яшмовая нить…
Как поднявшийся туман,
Вдруг исчезла с наших глаз,
Как упавшая роса,
Вмиг растаяла она,
Как жемчужная трава,
Надломилась вдруг, упав,
Как поток текущих вод,—
Не остановить ее.
То не ложь или обман
Люди рассказали мне?
То не выдумку иль бред
Люди передали мне?
Словно ясеневый лук,
Ночью прогудел струной…
И хотя далек был звук,
Но его услышал я.
Глубока была печаль…
И стремительный поток
Слез внезапных, что текут,
Как в садах поток дождя,
Я не в силах удержать!

Службою далекою
Сына славного небес
Называется она —
Эта дальняя страна,
Что Цукуси мы зовем,
Там, где яркие огни
Зажигают на полях,
И считается давно
Верной крепостью она,
Что хранит нас от врагов.
И хотя в твоей стране,
В четырех концах земли,
Управляемой тобой,
Много всюду есть людей,
Но в Цукуси шлют сынов
Из восточной стороны,
Где так много певчих птиц.
Собирают там отряд
Храбрый,
Тех, кто смел на вид
И назад не повернет,
Назначенью подчинясь.
Мать родимую свою
Покидает милый сын,
И как вешняя трава,
Им любимая жена
С ним не спит уже теперь.
Новояшмовым годам,
Дням и месяцам ведет
Он все время горький счет.
И в заливе Мину там,
В Нанива,
Где в тростниках
Осыпаются цветы,
К кораблю большому он,
Много весел прикрепив,
В час затишья поутру
Моряков к себе позвав,
В час прилива ввечеру
С силой веслами взмахнув,
Покидает берега.
О ушедшие друзья!
Средь морских далеких волн
Проплывая путь с трудом
И добравшись без беды
До далеких мест своих,
Волю славную верша
Государя своего,
С чувством рыцарей в душе
Храбро все несут дозор!
Дома ж молятся о них,
Вопрошая: “О, когда
Кончатся дела твои?
Без беды скорей домой
Возвращайся ты назад” —
И святой сосуд с вином
Возле ложа своего
Ставят с жаркою мольбой,
Белотканые свои
Загибают рукава,
Ягод тутовых черней
Пряди черные волос
Распуская по плечам,
О, как будут, верно, ждать,
Проводя одни в тоске
Долгие разлуки дни,
Жены милые без вас…

Глядя на отца и мать,
Люди почитают их,
Глядя на жену, детей,
Люди нежно любят их.
В мире здесь
Закон таков!
Как приманка — птиц,
Крепко держит всех закон!
От него уйти нельзя!
И упрямый человек,
Что идет, презрев его,
Как бросают, сняв с ноги
Стоптанный башмак,
Не из дерева ль такой,
Не из камня ли, скажи,
Сделан этот человек?
Имя назови своё!
Коль уйдёшь на небеса,
Делай там, что хочешь ты,
Коль живёшь ты на земле,—
На земле есть государь.
Здесь, под солнцем и луной,
Озаряющими мир,
До пределов, где плывут
В дальнем небе облака,
До пределов, где ползёт
По долинам дальним тварь,
Он правление вершит
На просторах всей страны!
Так иль эдак
Делать все, что на ум тебе взбредёт,—
Допустимо ли, скажи?

Верно, больше не увижу я
Мать родимую, вскормившую меня,
И в отчаянье,
Не зная, что там ждет,
Этот мир покину навсегда!