* “Стала пеплом навсегда” — говорится о погребальном обряде сожжения.

* “Поднималось пламя вверх” — говорится о погребальном обряде сожжения.
* Горы Хагай — представление о них связано с древней верой в загробное царство, в то, что души людей после смерти уходят в прекрасный мир, связанный с горой Хагай — горой вечности и счастья, недоступной живущим на земле.

* В песне подробно описываются жертвоприношения и обряды, которыми обычно сопровождаются молитвы и которые часто встречаются в песнях М. Божествам подносят ветки священного дерева “сакаки” или вечнозеленых деревьев, пряжу, волокна; сосуд со священным вином зарывают в землю; молодой бамбук нанизывают на нить и т. п. Значение этих жертвоприношений не поясняется, но они обычно сопровождают молитвы богам, когда просят о встрече с любимым человеком, о благополучном пути, о продлении жизни и избавлении от бед.

* Святое очищение (мисоги) — старинный обряд омовения в реке для очищения от грехов.
* Старое селенье — так обычно в М. называется старая столица или родина. Здесь — в первом значении; речь идет об Асука, куда принцесса направляется из столицы Нара.

* Освятив обрядом (какихакитэ “навести чистоту”, “убирать”) — некоторые комментаторы (СН) отмечают, что это выражение содержит более глубокий и отвлеченный смысл. Исходя из содержания других песен, где указывается на обряды очищения при ожидании домой близких людей, мы позволили себе истолковать это место именно таким образом, т. е. “очистив” = “освятив обрядом” по контексту.

* “Семь родов сокровищ есть” — говорится о семи буддийских сокровищах. В сутре Амида это: золото, серебро, изумруд, агат, жемчуг, горный хрусталь, перламутр. В разных сутрах эти драгоценности перечисляются по-разному, но обычно не совпадают лишь две или три из них.
* Травы счастья (сакикуса от “саки” — “счастье”, “куса” — “травы”, “растения”) — в старину так называли хиноки (см. п. 45). Однако Мотоори Норинага в “Кодзики-дэн” (“Комментарии Кодзики”) высказал мнение о том, что травы счастья — это горные лилии (яма-юри) — СН. Судя по песням М., горные лилии использовались в обрядах гадания о судьбе, счастье, о счастливом возвращении и т. п. Возможно, что оба мнения справедливы, разница лишь в том, что сначала только хиноки имели значение благожелательных символов, а потом и другие растения.

* В песне описывается старинный магический обряд, относительно названия которого существует много разных мнений. Он заключается в том, что присутствующие произносили слова заклинания о здоровье, счастье, успехах и, потрясая лезвием меча, якобы рубили вино, изгоняя из него таким образом злых духов (МС). В старину перед началом пира обычно восхваляли вино. Вероятно, поэтому некоторые исследователи считают, что чтение иероглифического обозначения обряда как “сакэ-о уцу” — “избивать вино” ошибочно и его следует читать “сакахогай” — “восхваление вина”.

* Речь идет о земледельческом обряде, когда гаданием определяли место для посева освященных в храме зерен риса, с тем чтобы получить рассаду, которая должна принести хороший урожай.
* Некоторые комментаторы считают, что песня аллегорическая и поле — метафора женщины (СН). Однако нам представляется, что здесь отражена существовавшая обрядность, тем более что песня помещена среди других песен, выражающих непосредственное впечатление от окружающей действительности, без подтекста.
* Завязки — речь идет о завязках, которыми подвязывают шаровары хакама у колен (СН).

* “В рощах священных” — т. е. в рощах хиноки — “солнечных деревьев” (см. п. 928). Перевод сделан исходя из реального содержания словосочетания мива-но хибара, так как горы Мива, сами по себе, считались священными, а храм, находившийся там, упоминается часто в песнях, в которых неоднократно рассказывается о приношении на алтарь вина, отчего “сладкое вино святое” стало мк к “Мива”.
* “Венками себя украшали из листьев” — судя по другим песням М., это было связано с определенными обрядами или празднествами.

* Ни автор, ни кому посвящена песня неизвестны.
* В песне иносказательно говорится о том, как в поле, где происходил погребальный обряд сожжения, были найдены останки любимого.
* “Как жемчуга опавших померанцев” — померанцы нанизывают на нить, как жемчуг или яшму (см. п. 1465).

* Некоторые комментаторы, исходя из п. 1218, считают, что здесь речь идет о придворной даме из свиты императора (СН), другие комментаторы предполагают, что речь идет о собственной жене автора песни (МС). Нам представляется, что это уже позднейшее толкование. В песне отражены старинные японские земледельческие обряды. Во время посадки риса на так называемом священном поле (мита) шествовали черные быки, которых вели крестьяне, за ними следовали саотомэ “майские девушки” в праздничных шелковых одеждах: верхняя часть одежды белого, юбка красного цвета. В трудах же известного японского этнографа Янагида Кунио говорится о старинных обрядах при посадке риса, когда девушку приносили в жертву богу поля и она считалась его женой. Перевод песни выполнен в соответствии с этим указанном. В его правильности нас убеждает и п. 1710, где описывается посадка риса и образ саотомэ совпадает с данным образом. Куро-усигата мы переводим “поле с черными быками”. Во второй строке вместо чтения сиохи мы берем усиои (более древнее чтение) — так называли крестьян, которые вели быков на поле во время посадки риса. Усиои-но ура о (юку) — “вслед за теми, кто ведет быков”; тагацума — “супруга поля”.

* Зачин переведен по СН.
* “И украсить цветами себя…” — имеется в виду древний обычай украшаться венками, связанный с сезонными обрядами, во времена М. в придворном кругу уже ставший одним из развлечений.

Песня Какиномото Хитомаро
* К. Mac. считает, что необычное название берега послужило поводом для состязания в искусной песне, но заголовок не сохранился. Речь, как видно, идет об обряде посадки риса, когда саотомэ — “майские девушки” в праздничных одеждах — красных юбках сажают ростки риса (см. п. 1672).
* Куранасинохама — Берег, Где-Амбаров-Нет — полагают, находится в провинции Будзэн (К). Автором этой песни считают Хитомаро.
* В одной из книг сказано, что две песни (1710 и 1711) являются произведениями Какиномото Хитомаро (прим. к тексту).

* Изучение древних обрядов японской деревни дает возможность предположить, что здесь представлен фрагмент картины древнего обрядового шествия. И теперь во время земледельческих праздников порой специально устраивают мосты и по ним идет праздничная процессия. “Майские девушки” (саотомэ) обычно бывают одеты в юбки красного цвета. Красный цвет — цвет солнца, по народному поверью, отгоняет злые силы, мост тоже окрашен в красный цвет.
* “Горной крашенный травой” — речь идет о многолетнем растении — горном индиго (яма-аи, Mercurialis leiocarpe), соком листьев которого в старину красили ткань; краску получали кипячением листьев (СН, ТМ).

* В песне отражен древнейший обычай брачных игрищ, происходивших на горе Цукуба.
* Кагахи (утагаки “песенный плетень”) — обрядовые хороводы вокруг костра, сопровождаемые песнями и заканчивающиеся брачными играми. Этот обычай упоминается в “Хитати-фудоки”, где приводится история любви молодой девушки и юноши, которые встретились во время кагахи или утагаки (эти два названия там отождествляются) и при встрече обменялись песнями. Сначала поет юноша, затем девушка отвечает ему. Там же при описании горы Цукуба указывается, что западный ее пик называется мужским божеством, а восточный — женским; около вершины бьет родник и молодые мужчины и женщины восточных провинций весной, когда распускается вишня (сакура), и осенью, когда листва становится алой, собираются там и веселятся. По-видимому, эти весенние и осенние игрища были связаны в старину с земледельческими обрядами, сопровождавшими в мае посадку риса, а осенью — со сбором урожая. Полагают, что “утагаки” — название столичное, а в Адзума хороводы называли “кагахи”, но в то же время отмечают, что кагахи было в определенный день, а утагаки — при случае (МС). Однако такое различие появилось, видимо, позднее, когда хороводы с песнями вблизи столицы приняли характер простого сезонного обычая, а затем увеселения.
TODO:LINK:HITATIFUDOKI

* Цикл песен об иве. В некоторых из песен цикла отражена древняя весенняя земледельческая обрядность, когда украшались ивовыми венками, что перешло впоследствии в обычай, сопутствующий пирам и увеселениям.

* Цикл песен об иве. В некоторых из песен цикла отражена древняя весенняя земледельческая обрядность, когда украшались ивовыми венками, что перешло впоследствии в обычай, сопутствующий пирам и увеселениям.

* Эта и следующие две песни посвящены полевым играм. В старину это были, по-видимому, весенние обрядовые игры, характерные для обычаев многих земледельческих народов мира. Затем они приняли форму простого развлечения весенней порой и в придворной среде (см. 1883), когда украшались венками из цветов.

Из сборника Какиномото Хитомаро
* Песня связана со старинной народной обрядностью. Когда крыли крышу в новом доме, совершались обрядовые танцы, пели песни, устраивалось молебствие и пир. Здесь речь идет о новом доме, выстроенном, по-видимому, для новобрачных (см. п. 2352).

* Речь идет об обрядовой пляске, совершаемой с целью упрочить землю, на которой стоит дом, и благополучие тех, кто будет жить в нем. Последние слова песни относятся, как видно, к новобрачной.

* Считается, что эта песня связана с предыдущей и является ответом на неё. Возможно, обе песни связаны с обрядовыми брачными хороводами, когда поет женская и мужская половина хора.

* “Зелёный плющ… для влюблённых служит ложем он” — речь идёт о так называемом санэкадзура (Kadsura japonica), или санакадзура, — плюще для майского ложа, упоминание о котором встречается во многих песнях М., и в частности в записях народных песен (см. кн. XIV). “Са” — сокр. от “сацуки” — “месяц май” (месяц посадки риса), как и в японских народных песнях в слове “саотомэ” — “майские девушки”, “нэ” — ложе. В таком толковании убеждает и значение глагола “санэру” — “спать с милым”, так как в мае земледельческие обряды, связанные с посадкой риса, заканчивались брачными играми на полях.
* Мимуро — священные горы, под этим названием известны и горы Мива (см. подробнее кн. XIII, п. 3222).

* “В дальней стороне Исэ, что незыблемо хранят ветры грозные богов” (см. п. 81).
* “Поднялся туманом ты” — имеется в виду туман, оставшийся после погребального обряда сожжения.

* Ухаги (совр. “ёмэна”, Asteromaca indica или Aster indicus) — овощи невесты, их собирают во время обрядовых полевых игр (СП). Это многолетнее съедобное растение, цветет осенью бледно-лиловыми цветами, в пищу идут листья; растет в изобилии на полях у гор Сами.

* “В далеких облаках ты скрылся навсегда…” — образное выражение об умершем человеке, возникло, по-видимому, из представления, что вместе с дымом от погребального обряда сожжения, исчезающим в облаках, исчезает и душа умершего человека.

* В песне поется о тяжелой жизни людей, которых в эпоху Нара в порядке трудовой повинности мобилизовывали и заставляли жить годы в разлуке с родными.
* Жемчужный длинный плющ… (тамакадзура) — постоянный образ в М. для выражения чего-нибудь долго длящегося или тянущегося.
* Со святым вином сосуд и т. д. — описание обычных жертвоприношений при совершении молитвенных обрядов, когда испрашивают у богов благополучия для близких, счастливого возвращения или встречи с любимым человеком.
* Цуцудзи — см. п. 185.
* “Птицей ниодори вдруг из воды всплывет”…— эти птицы глубоко ныряют, долго находятся под водой и внезапно всплывают на воде, отсюда “всплывать” стало постоянным эпитетом к ниодори, а птица ниодори — образ и сравнение для человека, неожиданно появившегося после долгого отсутствия.
* Новояшмовые (аратама-но) — “мк” к слову годы (яшма, исходя из содержания ряда песен М., — поэтический образ священного зерна риса. Представление о годе, связанное у японского земледельца с новым посевом, с новым урожаем, новым рисом, способствовало возникновению этого постоянного эпитета к годам).

* “Облаком плывешь” — имеется в виду дым от погребального обряда сожжения. Считалось, что вместе с дымом улетает и душа умершего.

* В кн. V реке Мацура посвящен цикл песен. Табито не бывал там, но, зная о красоте этой местности, посвятил ей много песен. Пурпурный, красный, алый — обычные цвета женской одежды, упоминаемые в М., когда говорится о юбке, подоле; рукава же чаще — белые, отчего “белотканый” стало постоянным эпитетом для рукавов. И теперь в старинных обрядовых представлениях и танцах японских деревень и храмов девушек и жриц наряжают в белые и красные шелка (красные “хакама” — широкие в складку штаны, похожие на юбку, и белое кимоно, заправленное в хакама).

* Сугэ — некоторые считают, что это осока, другие полагают, что это растение из семейства лилий. В песнях глубокие крепкие корни сугэ служат образом глубокой сильной любви. Судя по этой песне, корни имели очистительное назначение и обладали магической силой (см. п. 564).
* Синобугуса — “трава забвения” — народное название; судя по песне, употреблялась для очищения от грехов (СН). В некоторых словарях указывается, что это папоротник Davallia bullata или Polypodiuin lincare, растущий на скалах, каменных стенах и т. п.
* “Ах, в текущих струях вод очищенье от грехов мы бы приняли тогда” — речь идет об обряде очищенья (мисоги) в водах реки.

* Комментаторы отмечают, что с этой рекой связана какая-то легенда. Но вероятней, что здесь, как и в предыдущей песне, говорится о старинных обрядах, связанных с данной местностью, рекой, потому что слог “ю” в названии реки значит “завязывать”, и мк для этой реки является “шнур любимой”. По-видимому, река была местом встреч возлюбленных, где, расставаясь, давались обеты верности и происходил обряд завязывания шнура.

* Текст песни не совсем ясен. По старинному обычаю девушки до 15–16 лет носили распущенные волосы, а в 15–16 лет начинали делать прическу. Возможно, автор, глядя на гору Юу, вспоминает о юной возлюбленной, оставленной дома, так как юу значит “делать прическу”. В старину это могло носить характер определенного обряда, который, возможно, совершали у этой горы, почему она так и названа. В этом убеждают названия других гор, рек, местностей, которые хранят память об обычаях или событиях, связанных с ними. Горы в древности часто служили местом совершения различных обрядов.

* Цветы унохана (Dentzia crenata) — летние цветы белого цвета, обычно воспеваются в народных песнях об урожае. Раннее осыпание цветов было плохой приметой для урожая. Возможно, песня исполнялась в мае, когда обычно происходит посадка риса и устраиваются обрядовые хороводы, танцы и т. п.

* “Руки дев любимых служат изголовьем на горе Макимукуяма”. По-видимому, Макимукуяма — одна из гор, где происходили обрядовые хороводы, заканчивавшиеся брачными играми.

* Сложена юношей, который, спрятавшись в траве, наблюдал за деревенскими красавицами (СН). Интересно отметить, что женская одежда красного цвета встречается обычно в обрядовых и земледельческих представлениях в Японии. Девушки (саотомэ), одетые в белые и красные цвета (верхняя часть одежды — белая, юбка — красная), сажали на залитых водой полях рис. Возможно, в этой песне речь идет как раз об этих девушках. Представления часто принимали форму торжественных процессий, на которые приходили любоваться.

* Песня, по-видимому, связана с определенными хозяйственными запретами. Сопоставление этой песни с обрядовыми песнями кагура позволяет нам комментировать ее иначе, чем японские исследователи, и внести некоторые поправки в чтение текста. Первая строка “амэнару” (МС, СН) прочтена неверно, в обычном зачине для первой строки должно быть пять слогов. Такой зачин в песнях кагура читается амэ-ни масу, что значит “быть, пребывать на небесах”; чтение, предложенное НКБТ (изд. 1959 г.) — амэ-ни ару, стилистически неточно, так как, говоря о богах, принято употреблять глагол масу в значении ару. Далее следует слово химэ “принцесса”, которое японские комментаторы присоединяют к последующему слову сугавара “поле, покрытое травами суга”, и все это рассматривают как географическое название, местонахождение которого точно неизвестно. Между тем как в обрядовых песнях натура зачин амэ-ни масу служит определением к принцессе Тоёока (Тоёока-химэ), божеству, распоряжающемуся съестными припасами, хлебами и т. п. По-видимому, и здесь привычный зачин амэни масу (состоящий как раз из пяти слогов), присоединяющийся к слову химэ, как и в песнях кагура, имеет в виду принцессу Тоёока—хранительницу хлебных запасов и всякой пищи, т. е. трав и пр.
* Сугавара — “поля, покрытые суга”, мы переводим, как “святые поля”, так как растение суга играет определенную роль в обрядах гадания, в частности и об урожае. Мы рассматриваем песню в плане определенного хозяйственного запрета. Речь идет, по-видимому, о святых полях, находившихся якобы под покровительством принцессы Тоёока, и каждый, кто осмеливался нарушить запрет и косить там травы, навлекал на себя небесную кару. При возделывании риса на особых священных или божественных полях (мита) происходили обряды посадки риса, и эти поля огораживались священной рисовой веревкой в знак запрета входить на них посторонним. Такие поля до сих пор сохранились в некоторых деревнях и фигурируют при исполнении старинных земледельческих обрядов. Возможно, и здесь речь идет о полях, подлежащих запрету.
* “Черных раковин черней” — имеются в виду раковины, внутренняя поверхность которых абсолютно черная.
* Скверна — в тексте акута — “грязь”, “сор”, “мусор”, но в данном тексте мы считаем возможным перевести его словом “скверна”, тем более что в состав слова входит аку “дурной”, “скверный”.

* Возможно, что и эта песня связана со старинными земледельческими обрядами (здесь тот же зачин, что и в предыдущей песне).

* Возможно, что эта песня распевалась женской половиной хора во время обрядовых хороводов. Образ “жены нежной, как весенняя трава” (вакагуса-но цума), представляется нам позднейшим толкованием. Принимая во внимание, что в древней Японии весной происходили брачные игры на полях, возможно, что первоначально речь шла именно о жене этих брачных игр.

* Ни автор, ни кому посвящена песня неизвестны.
* Хацусэ — место свершения погребальных обрядов сожжения и погребений.
* Туман — имеется в виду дым после сожжения. Облако — тот же плывущий высоко вверху дым.

* Песня-заклинание, заговор против беды, против всякого зла. — в песне представлена картина народных обрядов, совершаемых с целью очищения от зла и испрашивания счастья и благополучия. Мелко нарезанный бамбук нанизывают на нить и надевают на шею (ЦД). Сосуд со священным вином украшают нуса—вотивными приношениями: иногда тонко нарезанными полосками коры бумажного дерева — кодзо, иногда полосками белой бумаги или пряжей и приносят на алтарь.
* “Тот, что сватает себе хаги нежные цветы…” — по народным представлениям, осенние цветы хаги, среди которых всегда блуждает олень, считаются его женой. Олень и цветы хаги обычно выступают, как “парные образы” в песнях осени.

* В песне отражен обычай украшать себя венками осенних цветов. Первоначально это было связано, по-видимому, с весенними и осенними обрядами, а затем стало обычным украшением на пирах и во время увеселений.

Слово нусА, не имеющее соответствия в русском языке, означает особый предмет, употребляемый при синтоистских ритуалах. Нечто вроде палки с прикрепленными к ней лоскутками бумаги или ткани. "Большая нуса" - нуса особой формы, применяемая при обряде "великого очищения". Лоскутками этими подвергающиеся очищению гладят свое тело и затем выбрасывают их в реки, в море и т. п. Привешенные рядами лоскутки являются как бы руками этой нуса. Отсюда постоянные сравнения, особенно в поэзии, человека, за все цепляющегося, непостоянного, с такой большой нуса.
Включено в Кокинсю, 706

Данное стихотворение взято из ант. «Синтёкусэнсю» («Песни лета»).
Оно было сложено на тему живописи на ширмах в 1229 г.
Нара-но огава — небольшая речка вблизи синтоистского храма Верхний Камо в Киото.
В последний день лета (в конце шестой луны) совершался обряд очищения от земной скверны, ее смывали в речной воде. Священное омовенье в классической поэзии — образ уходящего лета.

400. Местоположение горы Сихацу и острова Касаюи не установлено.

* Эта и предыдущая песни рассматриваются некоторыми исследователями (ТЮ) как парные, сложенные от лица юноши (2496) и, ответная — от лица девушки.
* Хаяхито или хаято — племя, обитавшее на юге о-ва Кюсю. “Знаменитый крик ночной” — крик людей из племени хаято, которые сторожат дворец. С древних времен хаято несли обязанности стражей при дворце и во время ночного дежурства, охраняя ворота, громко кричали, для устрашения подражая собачьему лаю. Известно, что они так же кричали во время церемоний празднества “Ниинамэ” — подношения богам первого риса. Возможно, вначале это было сопровождением обряда и делалось для устрашения злых сил, а затем стало обычаем, совершаемым и во время ночных дежурств.
* Называть свое имя — значило в старину давать согласие на любовь и брак (см. п. 2441).

* Возможно, речь идет о погребальном обряде сожжения, отсюда и “дева, что в мире смертных рождена была” и “пылающий яркий костер”.

* Завязывать и развязывать шнур — символ любовных отношений (см. п. 2413, 2854). Цубаити — название местности, известной в старину как место брачных игрищ и обрядовых хороводов утагаки.

* Песни вопросов и ответов или песни-диалоги обязаны своим появлением древнему обычаю — утагаки — обрядовых хороводов, когда женская и мужская сторона обменивались песнями.

* Миморо — поясняется как “места, имеющие священные рощи”, места, где пребывает божество (К. Mop., CH). Предполагают, что здесь речь идет о горах Камунаби в Асука в уезде Сики провинции Ямато. Однако такое толкование Миморо целиком совпадает с толкованием гор Камунаби, и когда в тексте они даются рядом (Камунаби-но Миморо), то становится убедительнее другое понимание Миморо, которое дается Мацуока Сидзуо в его работе “Нихон-кого дзитэн” (“Словарь древних слов”, Токио, 1937 г.) как изменение ми + муро “священная усыпальница”. Это подтверждается и тем, что гору Мива зовут в некоторых песнях М. Мимуро-но яма (кн. VII), а в других песнях Миморо. Так как обряды погребения и захоронения происходили в те времена в горах, в скалах, где устраивались склепы, то такое обозначение для гор вполне понятно и не вызывает недоумения при сочетании с Камунаби. И так как на склонах гор, где находились священные усыпальницы, были священные рощи, в которых якобы обитает божество, постепенно Миморо приобрело то значение, которое приписывают ему К. Мор. и CH. Под горами Миморо фигурируют в большинство случаев горы Мива в уезде Сики в провинции Ямато. Иногда гора Каминариока — в уезде Такэти в той же провинции или гора Камуока в Асука (т. е. те горы, которые известны также под названием Камунаби), — другими словами, это стало общим названием для священных гор провинции Ямато.
* Асиби — мелкие белые цветы из семейства японских азалий (Picris japonica). Цветут ранней весной пышными соцветиями.
* Цубаки — японские камелии (Camellia japonica). Цветут весной алыми цветами.
* Некоторые комментаторы считают, что песня сложена в аллегорическом плане и горы Миморо сравниваются с красотой любимой женщины, но это малоубедительно. Судя по другим песням М., это просто восхваление гор.

* В песне говорится о старинном народном японском обычае украшать голову венками из ветвей дерева, из листьев или цветов священных деревьев. Возможно, в данном случае этот обряд был; связан с возделыванием риса, так как в песне упоминается о священных рисовых полях богов, но память об этом не сохранилась и в комментариях ничего не сказано по этому поводу.
* Камунаби — священные деревья, священные рощи, места, где пребывает божество, — “каму, ками” — “бог”, “наби” от “наму” (кор.) “деревья” (НКБТ). Места, именуемые Камунаби, были в разных провинциях. Часто Камунаби или Каминаби встречается как название местностей, которые считаются священными. В провинции Ямато таких мест было четыре: Мива, Унатэ, Кацураги, Асука. В провинции Идзумо многие горы называются Камунаби. Так обозначались, по-видимому, все священные горы. В данной песне полагают, что речь идет о горе Каминариока в Асука провинции Ямато.
* Поле чистое богов — священное поле. В японской земледельческой обрядности до сих пор в некоторых деревнях сохранился обычай выделять участок земли под священное поле (мита), где производятся обрядовые действия, способствующие якобы урожаю, первые колосья риса подносятся богам, а зерна, освященные в храме, выдаются крестьянам в качестве талисмана, приносящего хороший урожай.
* Сторожка (карио) — обычно шалаш из камыша или тростника для охраны поля от птиц и животных.
* Цуки — японское каменное дерево — священное дерево, из которого в старину делались луки (МС).
* Бубенчики запястий — имеются в виду старинные японские запястья, браслеты (кусиро) с бубенчиками вокруг (обычно пять бубенчиков).

* В песне отражена картина древнего обряда — подношения на алтарь даров и священного вина.
* Хикагэ — сокр. от “хикагэ-но кадзура” “небесный плющ” (Lycopodiuin clavalum), священное растение, из которого плели венки, когда славили богов в праздники Ниинамэ, Онии (Кодзирии), т. е. в праздники нового урожая, когда подносили богам первые рисовые колосья. В древности во время священнодействий жрецы обычно украшали голову венками, цветами, листьями, драгоценными камнями (яшмой, жемчугом).
* Дары богам (“игуси”) — священный символ в виде стержня с прикрепленными бумажными вотивными приношениями из узких полосок белой бумаги (символ рисовых колосьев), жемчугом, яшмой и др., которые подносились на алтарь богов (СН).

* В песне описывается путь из Нара в провинцию Оми. Песня носит характер “дорожного народного заговора”, чтобы путь был благополучен.
* Гора Застава Встреч (Аусака-Осака) — см. Осака. Тихая — священная накидка, которую надевают жрецы или представители определенного рода (удзико), изображающие в священных обрядах богов. Взмахивая “тихая”, они исполняют священные танцы.

* Песня-заклинание, заговор против беды, в данном случае против беды, которая может случиться при нарушении словесного табу (кото-но ими). Полагают (Нисимура Синдзи, Манъёсю-но бункаситэки-кэнкю, Токио, 1928, стр. 342), что речь идет о близком человеке, имя которого назвать нельзя. В старину, по народным поверьям, произнесение имени человека могло навлечь на него беду. Этим, по-видимому, можно объяснить отсутствие имен в песнях, замена их при обращении личными местоимениями. Это характерно и до сих пор в японском языке, где при обращении вместо имен часто используются личные местоимения.
* Сосуд святой — кувшин, наполненный священным вином, которое преподносят богам.

* Нагаута сложена в форме мондо-но ута — песен вопросов и ответов или диалога, как и знаменитая поэма Окура в кн. V. Некоторые комментаторы (К. Мор.) считают, что она сложена по образцу этой поэмы. Однако мы полагаем, что это наиболее древняя форма нагаута, сохранившая в себе перекличку женского и мужского хора древних хороводов-утагаки, и, наоборот, Окура обратился к этой древней народной форме, сочиняя свою поэму.
* “Тканью схваченные, вниз ниспадают по плечам…” — при переводе мы приняли толкование Мацуока Сидзуо (“Нихон кого дзитэн”, Токио, 1937, стр. 10), так как “саотомэ” “майские девушки”, т. е. деревенские девушки, сажающие рис во время древнейшего обряда “та-уэ” “посадки риса”, которых нам удалось видеть в Японии (а здесь речь идет о такой “саотомэ” — см. концовку песни), имеют головное украшение в виде матерчатых лент из узких полос ткани.
* “И из дерева цугэ из Ямато гребешок…” — речь идет об узком длинном деревянном гребне с шестью длинными зубьями, которыми славилась провинция Ямато, где их изготовляли из дерева цугэ (см. п. 2500).
* “Дева, что сажает рис…” (сасутаэ-но ко) — при переводе использовано толкование Мацуока Сидзуо (“Нихон кого дзитэн”, стр. 253).

* Старинная песня юноши, обращенная к неприступной красавице.
* Песня похожа на народный любовный заговор, подвергшийся литературной обработке и утративший первоначальное назначение; выступает в паре с песней-ответом (3307). Возможно, они исполнялись женской и мужской половинами хора при обрядовых хороводах “утагаки”.

* В песне отражено древнее народное поверье, будто душа умершего становится облаком. Это поверье встречается во многих песнях М., оно связано с погребальным обрядом сожжения.

* Толкуется как песня жены, ожидающей возвращения мужа (или девушки, ожидающей возвращения любимого). Кукушка, являясь синонимом лета, указывает, что лето наступило и обещанный срок возвращения миновал (токи сугиникэри). Кукушка (хототогису) — постоянный образ песни лета, символ разлуки, печали. ОС правильно указывает на глубокую связь между полевыми, земледельческими работами и птицами, которой древние земледельцы уделяли особое внимание. Пение определенной птицы ассоциировалось у них с определенным сроком полевых работ.
* И в этой песне первоначальный смысл был связан, возможно, не с мотивом ожидания возлюбленного и сроками свидания, а указывал на окончание срока определенных полевых работ. Кстати, кукушка, хотя и является синонимом лета, в песнях фигурирует как птица, поющая в пятом месяце (по лунному календарю), в начале которого обычно происходит посадка риса. Возможно, что поэтому первоначальный смысл песни был в том, что раз запела; кукушка, то время посадки уже прошло, т. е. срок этой работы миновал. А так как земледельческие работы сопровождались особыми обрядами, хороводами, брачными играми и весенние работы были временем любовных встреч, то впоследствии, естественно, произошло переосмысление последней строки: кончен срок работ, т. е. кончен и срок хороводов и встреч, значит, нечего ждать встречи с тобой.

* Песня — обращение к богам с мольбой о любимом человеке, отправившемся в дальний путь, по мнению некоторых комментаторов, о человеке, отправленном с посольством в Китай (ТЮ). Полагаем, что песня относится к дорожным заговорам, направленным на благополучное возвращение.
* “О, прекрасная страна, где колосья счастья есть и поля из тростника…” — см. п. 3227.
* “Счастье пусть несут слова…” — имеется в виду древняя вера в магию слов (котодама). См. п. 2506, 3080.
* Песня комментируется по-разному; это говорит о том, что песни М. подвергались неоднократному переосмыслению. ТЯ считает, что песню эту сочинил мужчина и говорит в ней о разлуке с женой, которая пошла проводить его до леса; ОС считает, что здесь речь идет о путешественнике, который попал в местность, славящуюся шумными хороводами и брачными играми. Переводим исходя из толкования ОС, в правильности которого убеждают многие песни кн. XIV, отражающие старинные обычаи, и в частности п. 3354. В обрядовых земледельческих процессиях других восточных провинций встречаются персонажи, называемые “кэйго” — “стражами”, “охраной”. Их функция заключалась в охране урожая, в охране ростков риса, или девочек, символизирующих эти ростки риса, и т. п. Возможно, далекий смысл песни имел в виду земледельческий обряд, связанный с весенним полем и брачными играми, но впоследствии песня утратила первоначальный смысл. И только местность, где это происходило, в своем названии (тому есть много примеров в древней Японии) сохранила намек на этот обряд.

* Фусума — в данном случае яркие пестрые одеяла, которыми славится местность и которые отличаются особой мягкостью, так как в них кладут много ваты.
* У людей в Кибэ (Кибэбито; Кибэ — название местности; битохито — человек, житель Кибэ) — так же называлась стража у заставы, у замка. В старину вокруг замков устраивали поселения, и крестьяне отбывали повинность, неся обязанности стражей. В стражи обычно брали из разных мест. Поскольку приведенные выше две песни одной провинции отмечены как песни-переклички, то возможно, их исполняли женская (предыдущую песню) и мужская (данную песню) половины хора и между ними была какая-то связь. Разговор о постели любимой во второй песне лишний раз утверждает во мнении, что и предыдущую песню можно, принимать в толковании ОС; возможно, когда-то “кибэбито” имели значение обрядовой стражи (см. п. 3353) и здесь имеется намек на особый обряд, однако память о нем давно утрачена. Перевод сделан по СН и ОС.

* ТЯ рассматривает эту песню как песню юноши, обращенную к возлюбленной, ссылаясь на комментарий известного филолога К. Мае. Он считает, что эту песню юноша поет девушке, которая мешкает развязывать свои одежды. Возможно, песня относится к циклу так называемых брачных песен утагаки.
* Трава нико — в старинных словарях (Котоба-но идзуми — Отиаи Наобуми) говорится, что эту же траву называют еще “эмигуса” и “вакагуса”, т. е. “трава-улыбка” или “трава молодости”, она несколько напоминает папоротник, имеет твердый стебель, узкие листки с лиловатым, а весной с красным отливом; никогда не вянет, слывет очень красивой травой. И по этим причинам, по мнению ТЯ, является “дзё” (“введением”) к слову “хана” “цветок”, в данном случае “ханацума” “невеста”, “новобрачная”. По мнению ОС, речь идет о “кукле из травы”.
* “Шнур, не распустив, легла…” — распустить шнур, развязывать шнур — см. п. 3361. Сравнение стыдливой возлюбленной “с куклой из травы нико” или “невестой из травы нико” имеет, по-видимому, древние корни, связанные с какими-то народными обрядами, обычаями, память о которых уже изгладилась: возможно, с символическими брачными сочетаниями духов растительности в виде кукол, сделанных из травы, что встречается у ряда народов в истории земледельческой обрядности. Название травы — “вакагуса” — “трава молодости” и приписываемые ей свойства вечной молодости, бессмертия особенно убеждают в этом. Не случайно она и служит непосредственной шапкой слова “хана”, что в обиходе земледельческих обрядов значит “плодородие” и, таким образом, позволяет предполагать, что образ куклы из травы или “невесты из травы нико” связан с обрядом, способствующим обеспечению урожая, процветания и т. п.

2* Комментируется как песня, обращенная к молодой девушке. ТЯ указывает, что на эту тему имеются разные варианты среди народных песен, приводит два из них. Иваидзура — растение, в комментариях К. приводятся источники, где слово этимологизируется следующим образом: “ива” “скала”; “дзура” или “кадзура” — растение, растущее среди скал (стр. 729). Однако мы полагаем, что, возможно, здесь идет речь о траве, имеющей отношение к народной обрядности; во-первых, потому, что в древних обычаях Японии имеют место священные травы и, с другой стороны, потому, что слово “иваи”, возможно, происходит от “ивау” “праздновать”, “молиться”, “священнодействовать”, “иваиби” “праздник”, “иваиби” “обрядовый костер”, имеющий целью мольбу о солнце; “иваигото” “празднование”, “иваисакэ” “праздничное сакэ”.

* Комментируется как песня женщины, сложенная в ночь, когда налагаются любовные запреты. Ранний рис “васэ” — скороспелый мелкозернистый рис. Уезд Кацусика считается родиной этого вида риса. Здесь говорится о земледельческом обряде, содержащем в себе прежде всего акт совместного вкушения первого риса земледельцами. В старину в японских деревнях, когда кончалась жатва, первые колосья, а впоследствии и денежные приношения взамен риса (слово “первые колосья” — “хацухо” является также обозначением и для благодарственных денежных приношений как в синтоистских, так и в буддийских храмах) подносили богам, охранявшим селение, в благодарность за милость, т. е. хороший урожай. После этого в каждом доме либо в каком-то одном в центре деревни праздновали урожайный год, т. е. вкушали в совместной трапезе первый рис. Этот праздник жатвы, так называемый народный ниинамэ-сай, очень чтился. В ночь накануне жатвы и праздника налагались очистительные запреты: не полагалось впускать никого чужого в дом, возбранялась всякая любовная связь и встречи; следовало избегать встреч с чужими людьми. О запретах общения в этот день ОХ приводит соответствующие цитаты из “Хитати-фудоки” (глава “Уезд Цукуба”). Он цитирует то место, когда бог Миояноками-но-микото добрался до горы Фудзи и попросил приюта, но божество Фудзи отказалось его приютить, так как был праздник “ниинамэ” и на дом был наложен очистительный запрет. Тогда Миояноками-но-микото взобрался на гору Цукуба и стал там просить о приюте. Божество Цукуба приютило его, указав, что делает это для него, нарушая обычаи, связанные с обрядом “ниинамэ”, совершаемым этой ночью.
* “Ранний рис от сбора первого…” (ниодори-но) — в современных комментариях ТЯ, ОХ, ТЮ, ЦД “ниодори-но” отмечается как “ма-кура-котоба” к Кацусика. Само слово “ни(х)отори” комментируется как название особой породы дикой утки (называется также “каи-цубури”). Его употребление в качестве “мк” к Кацусика объясняется тем, что эти утки погружаются надолго в воду, ныряют, что передается глаголом “кадзуку”, и отсюда, через фонетическое сходство с этим глаголом, название Кацусика и принимает на себя в качестве “мк” (постоянного эпитета) это слово. Это чисто внешняя формальная связь между “мк” и словом, к которому оно относится.
* Между тем другие источники дают гораздо более правдоподобный материал для объяснения этой связи. Так, в старинном японском труде поэта и исследователя — монаха Кэнсё “Сютюсё”, представляющем собой ценнейший лексический комментарий к словам старинных песен, мы находим указание, что “ни(х)отори” — видоизмененное “ниитори” (“нии” — “новый”, “свежий”, “первый”; “тори”—“сбор”), т. е. речь идет о новом, первом сборе риса. При таком понимании “мк” “ни(х)отори” его связь с Кацусика, славящейся скороспелым рисом, и с последующим словом “васэ” — “скороспелый рис” — вполне закономерна, тем более что по содержанию песни речь идет об обряде подношения богам (первых колосьев риса). Такое толкование “ни(х)отори” приводится еще в одном капитальном труде, посвященном комментариям М., “Кокинсю” и вообще проблемам поэтики и поэтического стиля — “Огисё” — известного поэта и ученого Фудзивара Киёскэ. Такое же толкование этого слова дает и известный в истории литературы автор знаменитых “Записок в келье” — Камо Тёмэй в своем труде “Мумёсё”, где попутно с разными записями приводятся исследования “мк” из М. На этом мы и основываем свой перевод.
* Интересно также отметить, что К. приводит еще две песни из М. с аналогичным содержанием, причем вторая — из фамильного сборника Якамоти. Последнее свидетельствует о том, что так называемые фамильные сборники содержали также и записи народных песен.

* Одна из песен любовных клятв, песен-обетов, построенных на противопоставлении чувства образу природы.
* “Хоть и силен шум от падающих вод” — “падающие воды” среди гор Цукуба подразумевают воды р. Миногава, название которой передается через иероглифы “мужчина” и “женщина”, символизируя таким образом как бы слияние женского и мужского начала. Два ее истока — верхний, берущий начало у горы женского божества, и нижний — у горы мужского божества, — соединяются вместе и впадают в р. Сакура. Эхо в этих горах создает исключительный грохот, умножая шум вод. Говоря о том, что воды эти исчезают, песня подразумевает, что чувство может тоже исчезнуть, однако девушка, поющая возлюбленному эту песню, обещает, что это никогда не случится.
* Пики гор Цукуба прославлены обрядовыми хороводами утагаки и брачными игрищами. Гора воспевается во многих песнях антологии. Песня является, по-видимому, одной из песен, какими обмениваются во время хороводов, недаром она и помещена под рубрикой песен-перекличек. Зачин характерен для народных песен того времени: содержит в себе название места, где появилась песня.

* “Всюду стражи на постах стоят…” — Некоторые комментаторы указывают, что во время охоты расставляли в старину стражей. ТЯ отмечает, что Цукуба славилась померанцами и эти места охранялись специальными стражами. Однако, по-видимому, это позднейшее переосмысление песни. То, что гора Цукуба славилась хороводами и брачными игрищами, заставляет думать, что здесь речь идет об обрядовой страже (см. п. 3353, 3354, 3394).

* Песня юноши, отправляющегося в путь и огибающего гору Цукуба. Полагают, что упоминание имени в данном случае означает обращение к богам дороги с просьбой хранить возлюбленную (см. п. 3362).
* “В одеждах майских…” (“сагоромо”, где “са” “майский”, “горомо” одежда”). Перевод сделан на основе народных песен, где “саотомэ” (девушки, совершающие посадку риса) означают “майские девушки” (“са” — сокр. от “сацуки” “месяц посевов”, “месяц посадки [риса]” или “май”; “отомэ” “девушки”). Все это связано, по-видимому, с обрядами посадки риса, которые сопровождались песнями и играми, — недаром в песне “майские одежды” являются постоянным эпитетом (мк) к горам Цукуба, известным как места: обрядовых хороводов, что дает нам основание раскрыть “мк”: “где в одеждах майских водят хоровод”.

* При каких обстоятельствах сложена песня, не указано.
* В Кодзукэ-стране — см. п. 3412.
* Болото Каояга находится в уезде Ора провинции Кодзукэ.
* Иваидзура — возможно, что эта трава использовалась в определенных обрядах или гаданиях (“дзура” — в песне отмечается как общее название для трав; “иваи”, вероятно, от глагола “ивау” — “праздновать”, “священнодействовать”, см. п. 3378).
* ТЯ в примечании приводит сходную песню провинции Мусаси (см. п. 3378). Это — типичные для народной песенной традиции варианты одной и той же песни в разных провинциях. Отсюда разные зачины с разными географическими названиями и почти полное совпадение последних трех строк.

* Песня комментируется как пожелание долголетия — песня, распеваемая на пиршествах. Даже “ты” “кими” — здесь по ассоциации со знаменитой песней — гимном императору (кими) толкуется некоторыми комментаторами как “государь” или “император”, однако помещенная здесь вместе с песнями-заклинаниями, эта песня по своей структуре, по наличию повторов, постоянного эпитета в качестве окаменевшего зачина говорит скорее о более глубоких народных корнях. “Осыпаются цветы” (ханатирау), по указаниям ОС, связано с прославлением урожая. Возможно, здесь имеется в виду акт, сохранившийся и до наших дней в японских земледельческих обрядах, когда бумажные цветы — символ урожая — в виде венков, особых головных уборов — “ханагаса”, украшающих “саотомэ” — майских девушек, рвут и рассыпают в толпу, и люди уносят домой и берегут бумажные клочки как талисманы, приносящие хороший урожай, счастье, процветание и т. п. Возможно, в старину при такого рода заговорах совершали какой-либо подобный акт и как словесная формула, имеющая магическое значение акта, притягивающего счастье, процветание и т. п., она вошла постоянным зачином в заклинание. И только впоследствии в классических антологиях X–XII вв., в придворной поэзии эта песня-заклинание приняла форму песни-пожелания, воспеваемой на пирах при дворе. Данная песня интересна как прототип известного гимна в классической поэзии, указывающий на глубокую связь литературной поэзии с народной песней.

* Исполнялась, по-видимому, женской половиной хора.
* В песне упоминается “ниинамэ” — популярнейшее в Японии празднество — подношение первого риса богам, во время которого в старину крестьяне собирались в доме старосты и славили богов, принося им первый рис (ТЯ). Время это обычно связано с любовными запретами, поэтому женщина в песне и упрекает дерзкого влюбленного, посмевшего стучаться в дверь, когда муж ушел на совершение обряда, а она должна предаваться молитве и уединению (см. п. 3386).

* Распевалась, по-видимому, женской половиной хора.
* “Не встречаемся на майском ложе мы…”, т. е. во время обрядовых майских брачных игр. “Майское ложе” — это наш перевод слова “санэ”. ОС понимает “санэ” как производное от “сану” “спать вместе”; “санэ-ни аванаку ни” толкуется им как “не встречаемся, чтобы вместе спать”. В словаре “Котоба-но идзуми” (1899, стр. 610) “сану” разъясняется как “спать вместе” (о супругах), “спать мужчине с женщиной”. Поэтому мы полагаем, что “санэ” имеет смысл “совместного ложа” во время майских обрядовых брачных игр на полях, так как префикс “са” является здесь, по-видимому, как и в слове “саотомэ” “майские девушки”, сокращением от “сацуки” — месяц посевов, посадки или май (см. п. 3348). И тогда на японской почве возникает аналогичная картина “майских весенних хороводов” и “браков на полях”, характерная для обрядового быта и других земледельческих народов. Характерно, что слово “маку” значит “сеять” и “спать вдвоем”, “спать вместе” и в обоих этих значениях встречается неоднократно в песнях М., наводя на мысль, что двойное значение подсказано весенними брачными обрядами на полях, совершавшимися с целью получения хорошего урожая.

* При каких обстоятельствах сложена песня, не указано, — возможно, это песня из обрядовых брачных игр.

* Возможно, песня имеет связь с майскими брачными обрядами на полях.

* Полевые игры (та-асоби), о которых говорится в песне, обычно связаны были с земледельческими обрядовыми действиями, которые должны были способствовать произрастанию риса.
* Круглое зеркало в Японии — одна из трех священных реликвий (зеркало, меч, яшма); оно является символом богини солнца Аматэрасу. В песнях оно служит образом внешней и внутренней красоты, а также образом чтимого и ценного. В данной песне, говоря о зеркале, муж хотел подчеркнуть красоту своей жены.

* “Пригож и краснолиц…” — в тексте песни — “санидзурау”, которое означает “краснолицый” и в то же время служит пояснительным эпитетом и значит одновременно “пригожий”. По-видимому, это представление корнями уходит в японскую земледельческую обрядность, где считается, что красный цвет притягивает солнце и способствует хорошему урожаю; поэтому красный цвет является благожелательным, красивым, хорошим и т. п.
* Гонец с яшмовой веткой — см. комм. к п. 2548.
* В этой песне приводится много различных старинных японских гаданий. Здесь говорится и о специальных гадателях (урабэ) на черепашьих панцирях, которые жгли панцири над огнем и по трещинам читали судьбу, и об очень популярном гадании, именуемом “юкэ” — “вечернее гадание”,— когда выходили на перекресток дорог и слушали, загадывая о судьбе, разговор прохожих.

* Песня не имеет точного толкования. Предполагают, что это тоже песня на заданные слова: каратати (название растения из семейства мандариновых), шипы (убара), амбар (кура), мусор (кусо), гребни (куси), хозяйка (тодзи). Однако вряд ли это так. Указание на то, что это песня некоего лица из рода “имибэ”, т. е. жрецов, и само содержание песни позволяют считать, что она была связана, возможно, с определенными обрядами. По-видимому, то место, где должен был строиться амбар для хлеба, подвергалось очищению. Характерно, что жрец велит убрать деревья с шипами, что, возможно, было дурной приметой, и просит убрать подальше мусор хозяйку, занимающуюся изготовлением гребней.

* В песне говорится о потчевании родителей молодой хозяйкой. Песня передает способ особого приготовления блюда из моллюсков; комментарии указывают, что это старинная обрядовая песня. Характер песни и ее содержание позволяют ее отнести к свадебно-семейному циклу.
* Ситадами — мелкие съедобные ракушки.
* Такадзуки — посуда, в которой подают пищу, японское блюдо в виде небольшой пиалы на высокой ножке. В старину оно делалось из глины, позднее — из дерева и покрывалось лаком.

* Одна из 4-х песен провинции Эттю — типа “буссокусэки-но ута” (буссокусэки-но ута — песни, вырезанные на стелах в буддийском храме Якусидэра в Нара; состоят из 6 строк и 38 слогов: 5–7—5— 7–7—7). Некоторые считают ее детской народной песней. Однако есть предположения (тем более что у подножия горы находится храм Ияхико-дзиндзя), что здесь речь идет о каком-то священнодействии и люди, надев кожу оленя и прицепив рога, изображают оленей. Полагаем, что последнее толкование не лишено основания. До сих пор в быту японских деревень сохранились стариннейшие обрядовые танцы — “сикаодори” — “танец оленей”, когда к голове прицепляют оленьи рога и изображают, танцуя, оленей. Вполне возможно, что здесь имеется в виду такой обрядовый танец, совершаемый в определенные дни.

[Песня оленя]
* Каракуни— см. п.3688.
* “На охоту все идут, чтобы снадобье добыть” — имеется в виду охота на оленей, рога которых в этот период (апрель, май) употребляются для лекарственных целей.
* Деревья итии — род дуба (Quercus serrata).

[Песня краба]
* Кото — музыкальный инструмент, см. п. 3849.

* С вином святым сосуд — подношение богам, сопровождающее молитву.
* О переписке Якамоти с Отомо Саканоэ см. п. 4080.

[Сэдока]
* Тобуса — объясняют по-разному: 1) сломанная верхушка дерева, которую втыкают в землю, испрашивая благословения у богов гор, перед тем как рубить деревья (СН); 2) ручной топор (Сэн.), который втыкают у корня дерева и испрашивают благословения у богов гор, прежде чем срубить дерево.
* Полагаем, что оба толкования верны, только первоначально это была верхушка дерева, а впоследствии для этого обряда стали использовать топор.
* В песне отражены древние верования народа — обожествление деревьев, гор, о чем неоднократно поется в песнях М.

* Пир, на котором была исполнена эта песня, происходил в 23-й день 3-й луны, высказывается предположение, что кукушка служила темой беседы и потому исполнили эту старинную песню (см. п. 1955) (СН).
* “…когда начнем плести венки” — обычай плести венки и надевать их на голову был связан с весенними и осенними обрядами. Впоследствии же, по-видимому, это стало простым обычаем во время пиршеств и увеселений в разное время года. Ранней весной, судя по песням М., плетут венки из веток ивы или цветов слив, вишни, в летнее время (по лунному календарю) — из ирисов и других цветов.

* Речь идет об обрядовом вине, употреблявшемся во время празднества Ниинамэсай. Черное вино делалось при помощи особой закваски, говорят, что туда примешивали пепел растений.

Отомо Якамоти
* Эту песню сложил Отомо Якамоти, сочувствуя пограничным стражам, прибывающим из далеких восточных провинций на о-в Кюсю, оставив на родине родителей, жен и детей. В песне говорится об обрядах, сопутствующих молитвам: ставят сосуд со святым вином у постели в дар богам. Согласно народным магическим обрядам, загибают (выворачивают наизнанку) рукава, чтобы увидеть мужа во сне.

Передал, исполнив ее, Охара Имаки
* Тидори—японские кулики; местность Сахо славилась этими птицами.
* “В тумане голубом вечернею порой…”—намек на погребальный обряд сожжения.

* Цикл песен об иве. В некоторых из песен цикла отражена древняя весенняя земледельческая обрядность, когда украшались ивовыми венками, что перешло впоследствии в обычай, сопутствующий пирам и увеселениям.

* Цикл песен об иве. В некоторых из песен цикла отражена древняя весенняя земледельческая обрядность, когда украшались ивовыми венками, что перешло впоследствии в обычай, сопутствующий пирам и увеселениям.

* Цикл песен об иве. В некоторых из песен цикла отражена древняя весенняя земледельческая обрядность, когда украшались ивовыми венками, что перешло впоследствии в обычай, сопутствующий пирам и увеселениям.

* Цикл песен об иве. В некоторых из песен цикла отражена древняя весенняя земледельческая обрядность, когда украшались ивовыми венками, что перешло впоследствии в обычай, сопутствующий пирам и увеселениям.

* Цикл песен об иве. В некоторых из песен цикла отражена древняя весенняя земледельческая обрядность, когда украшались ивовыми венками, что перешло впоследствии в обычай, сопутствующий пирам и увеселениям.

* Песня толкуется двояко: 1) в образ исчезающего тумана вкладывается буддийское представление об эфемерности земного существования (исчезла быстро, легко, как туман, роса и т. п.), 2) в песне дано изображение погребального обряда сожжения, когда дым от костра, обычно разводимого в долинах среди гор, исчезает в виде тумана в небе. Полагаем, что первое толкование — более позднее. Исходя из других песен М., считаем, что здесь передается картина погребального обряда сожжения.
* Восприятие этого образа в плане буддийских представлений характерно для более поздней классической поэзии X–XIII вв.

* Предполагают, что это песня женщины из Цукуси, провожающей мужа из Арацу в море (см. л. 1784).

* Вариант п. 3282.

* Также приведена в Манъёсю ещё раз, в песне 4035 (А.С.)